Одиночка. Ерофей Трофимов

подошвы сапога. Сквозь тихий звон в ушах Матвей расслышал какие-то звуки, а потом ему в губы осторожно ткнулся какой-то предмет. Вслед за тычком в раздвинутые губы тонкой струйкой полилась вода.

      Захрипев пересохшим горлом, он принялся жадно глотать эту прохладную, восхитительно вкусную жидкость, мечтая только об одном – чтобы воду не отобрали. Впитав все, что дали, буквально всем своим существом, он попытался пошевелиться, но снова ничего не получилось. Ко всему прочему в животе появилась какая-то противная нутряная дрожь. Стало зябко, словно он из пустыни в одно мгновение перенесся на север. И почему-то снова усилилась боль.

      Сознание отключилось разом, как будто кто-то повернул рубильник. Что было дальше, Матвей даже не пытался вспоминать. Бесполезно. Он раз за разом приходил в себя и, едва успев глотнуть воды, которую ему кто-то подавал, снова отключался. А потом случилось что-то вообще непонятное. В один из таких моментов, когда он снова отключился, его сознание вдруг начало работать само по себе. Как объяснить это точнее, Матвей не понимал. Знал только, что какая-то часть его мозга, отключившись от всего внешнего мира, принялась что-то делать.

      Анализировать, обдумывать, лечить, что называется, выбирай на свой вкус, но это часть сознания работала. А вот потом начался вообще какой-то кошмар. Все его существо, его «Я», его эго, черт знает, как оно там правильно называется, начало тянуть, разрывать, разбивать на кусочки, а потом снова сшивать и скреплять в каком-то другом порядке. И это снова было очень больно.

      Больнее даже, чем в тот момент, когда он попал под разрыв минометной мины и, придя в себя, понял, что ног у него больше нет. И тут Матвею стало страшно по-настоящему. Страх, который он испытывал до этого, казался теперь чем-то недостойным внимания. Где-то в глубине души он вдруг понял, что вот-вот потеряет себя самого. То, что делало его человеком, мужчиной. И в Матвее разгорелась злость.

      Прошедший огонь и воду боевой офицер каким-то неизведанным доселе чувством понял, что если не начнет бороться, то исчезнет. Навсегда. Так, словно его никогда и не было. Обретя силы именно в этом гневе, он заставил себя собраться и принялся восстанавливать свое сознание, самого себя в обратном порядке. Как? Если бы он сам понимал. Он просто каким-то чутьем угадывал, что вот эти фрагменты нужно соединить вот с этими, а вот этот кусочек мозаики уложить вот сюда.

      Сколько это продолжалось, он не знал. Да и не интересовался. Сосредоточившись на этой борьбе, он забыл обо всем. В какой-то момент, когда все кусочки разорванного сознания вдруг сложились, где-то в мозгу полыхнула яркая вспышка, и он снова отключился. Последнее, что отложилось в памяти, сплошная серая дымка, в которой где-то далеко мерцает теплый оранжевый огонек. Словно костер в тумане.

      Очередное пробуждение оказалось почти нормальным. Сначала появились какие-то звуки. Потом сквозь сжатые веки пробился свет. А еще через какое-то время он вдруг понял, что чувствует свое тело. С огромным трудом разлепив непослушные, словно резиновые