Связной. Борис Штейман

евую, со всяким барахлом и замком спереди, стоящую в коридоре. Усядется на крышку поудобнее и готовится уйти в большое плавание вместе с соседским мальчиком, штурманом. Отец штурмана работает в органах государственной безопасности. И тоже любит выходить в коридор, хочет поговорить, потому что на отдыхе и успел уже изрядно принять. В плавание на корзине идти не хочет, хотя выходит в тельняшке и в самый раз бы в открытое море, а начинает цепляться. Так, добродушно. А Виталий Петрович смотрит на него с любопытством сквозь свои маленькие круглые очочки. В детстве он носил очки. Года в три после гриппа возникло осложнение. А потом зрение выправилось. Но не поэтому он был ни на кого не похож. А может, и похож, но его ни за кого другого не принимали. Только за самого себя… Мама тогда выскакивала и утаскивала Виталика обратно, на свою половину, чтоб не вязался секретный работник с разными дурацкими каверзными вопросами, что значит «хэлло» или, скажем, «гуд-бай»? Виталий Петрович все это, естественно, знал, но говорил, что по-английски не понимает. Сосед, конечно, обижался. Хотелось культурно общаться, а его, можно сказать, игнорировали.

      Немало воспоминаний связано у Виталия Петровича с коридором да и со многим другим. Только кому они нужны, кроме него самого. И что все это должно сгинуть вместе с ним, его удивляло с ранних лет. Это, в общем-то, было не совсем нормально. В таком возрасте думать о бренности жизни. Но во всем остальном Виталий Петрович вел себя как все. И ничем не выделялся. Правда, в школе его всегда почему-то выбирали на общественные ответственные должности. У сверстниц большой симпатией он не пользовался. И его даже иногда не приглашали на вечеринки. Он огорчался, конечно, но не очень, потому что был очень высокого о себе мнения. Лицо у него было несимметричное, зубы неровные, нос, хоть и прямой, кончался утолщением. Но в целом личико было приятное. С возрастом в движениях появились волчья вкрадчивость и сила. Как-то на работе одна юная девица заявила ему:

      – Вы, Виталий Петрович, иногда такой обаятельный, такой, что просто дальше некуда! А иногда – совершенно наоборот!

      Он ответил тогда снисходительно молодому специалисту:

      – Что делать, деточка! Я человек настроения! Надоедает быть посередине, вот и кидаешься в крайности.

      Именно в зрелые годы и стали его часто принимать за каких-то совершенно других людей, о которых он и понятия не имел. На улице и в других общественных местах к нему подходили, заговаривали. Хотя внешность его была весьма и весьма нестандартная. И уж, конечно, не могла кого-либо напоминать.

      – Люди хотят дружить, – объяснял он это свое странное свойство. – И свое подсознательное влечение материализуют в таких, на первый взгляд, довольно странных поступках.

      – И дружить они хотят именно с тобой! – язвила в ответ жена Виталия Петровича Евгения.

      Ее вначале забавляло, а потом стало раздражать это свойство мужа.

      – Тебе надо перечитать Фрейда! – назидательно поучал ее Виталий Петрович.

      Была у него слабость, любил поучать. Понимал, что людям это не нравится, но удержаться не мог.

      – Это тебе надо перечитать Фрейда! – обычно отвечала Евгения. Она была остра на язык. И любила Виталия Петровича.

      В семье сотрудника государственной безопасности некоторое время жила домработница. Молодая девушка из деревни. Тогда это практиковалось. Домашние работницы, няни. Крадется Виталий Петрович к соседям по коридору. Замирает перед дверью, гулко колотится сердце младого Дон Жуана. Медленно поворачивается дверная ручка. Блестят лукавые глаза крепостной девицы. Тихо дремлет соседский мальчонка-штурман. Ласково щелкает девушка по носу Виталия Петровича. И вот уже они возятся шутливо, а руки Виталия Петровича охватывают как бы ненароком крепкие упругие груди… Отскакивают друг от друга разгоряченные. Мал еще он для более серьезных игр. Горят щеки, дрожат колени. А девушка открывает створку платяного шкафа и манит пальцем юного ухажера. Только чтобы тихо! Приподнимает стопку белья, а он уже догадывается, что там пистолет… черный, опасный, уютно устроился на белой простынке. Достает девушка предмет, держит неловко, протягивает Виталию Петровичу. Тот быстро выхватывает, удобно застревает пистолет в руке. И Виталий Петрович уже не какой-то там мальчонка в очках, а настоящий мужчина, герой. Застывает время. Нереально все вокруг, призрачно, покачиваются в воздухе предметы.

      – Не, не заряжен, – приходит первой в себя девушка, смеется тихо.

      Как жаль, что не заряжен. Не хочется расставаться с великолепной, такой мужской игрушкой. Вырывает неожиданно девушка пистолет и укладывает его точно, как лежал, в ямку-оттиск. Оправляет белое постельное белье.

      У Виталия Петровича рано открылись способности к рисованию. Однажды уже в школе он довольно удачно изобразил утку. Перышки, голова, глаз, ну просто как живая! Правда, если как следует приглядеться, то и не совсем вроде бы утка. Скорее какая-то диковинная доисторическая птичка. Очень она тогда понравилась учительнице рисования, тайно сочувствовавшей авангарду и выделявшей Виталика. Особенно хорошо у него выходили натюрморты с красной рыбой. Тут, видимо, сказывались его гастрономические пристрастия.

      В