Любовь в объятиях тирана. Сергей Реутов

со смехом, зная, что я не посмею поднять на него руку.

      – Когда? Когда это случилось?

      – Давно… Больше полугода назад.

      – И я узнала об этом лишь сейчас…

      На глазах Гулан показались слезы.

      – Не плачь, дитя мое. Мы с твоими сестрами оплакали наших любимых сторицей, оплакали и за себя, и за тебя.

      – Но, мама, что же мне теперь делать?

      – Ты уже сделала все что могла, дочь. Сделала самое мудрое – родила сына. Родился тот из меркит, кого Великий каган никогда не убьет. Осталось лишь, чтобы он признал его наследником – и месть свершится.

      – Но Великий каган… Я же полюбила его. Полюбила убийцу…

      – Девочка, ты всегда знала, что хан Чингиз убийца, настоящий волк, верный лишь своим. Твоей вины нет никакой, но теперь ты можешь отомстить. Отомстить так, чтобы в веках осталась память об этом.

      Гулан вытерла слезы. Мать, к ее удивлению, была совершенно холодна. Должно быть, за полгода боль в ее душе перегорела. Осталась лишь жажда мести.

      – Я отомщу, мама, клянусь тебе. Отомщу так, что в веках останется память об этом.

      – А большего мне и не надо… Прошу лишь – не торопись. Не превращайся в убийцу, не проливай реки крови. В твоих руках куда более могучее оружие, чем нож, – твой сын. Меркит по крови и наследник кагана. Отныне ты знаешь все. А вот хан не ведает о болтливости его неумного нойона. И это дает нам немалое преимущество…

      – Преимущество?

      – Да, дочь.

      – Но ведь нашего племени больше нет… В чем же преимущество?

      Гулан с удивлением увидела материнскую усмешку – холодную, жесткую, рассудочную. Такой она матушку не видела никогда. Воистину, жажда мести убила в ней все остальные чувства и желания. Девушке на миг показалось, что угасла в ее матери и любовь к ней и внуку.

      – Преимущество, дитя, в том, что все рожденные тобою дети будут истинными меркитами, меркитами по крови. Они дадут жизнь своим детям, те – своим. И племя меркит, это великое имя возродится – пусть сначала тайком, а после, когда настанет час, – прогремит на весь мир, как гремело в те дни, когда ни ты, ни даже твой муж еще не родились на свет.

      «Да, – подумала Гулан, – матушке не отказать в честолюбии. Пожалуй, даже у Чингиза, великого кагана, не столь далеко идущие планы, не мечтает он о том, чтобы и столетия спустя имя его народа гремело в веках».

      Захныкал Кюлькан. Гулан взяла сына на руки и стала его укачивать. Родное тепло успокаивало, уводило мысли вдаль от сегодня и сейчас. Девушка чувствовала, что после рассказа матери жизнь ее изменилась, что никогда уже не сможет она по-прежнему влюбленно смотреть на Великого кагана, ибо будет знать, что в глубине души он способен на чудовищные, нечеловеческие поступки.

      «Матушка права, – промелькнула мысль. – Он всегда был таким, а вот ты вела себя как слепая дурочка. Упорно видела лишь то, что хотелось: видела великого воина, ведущего свое воинство к великой цели, видела сильного и чуткого возлюбленного, дарующего несравненно прекрасные минуты, видела заботливого отца, забавляющегося с любимым