Москвич в Южном городе. Вячеслав Харченко

верну.

      Достаю сто рублей и даю Вадику. Вадик отпускает Наполеона на землю, дает ему ногой легкий поджопник и бредет во дворы.

      Поэтесса

      В книжном магазине Южного Города я купил Льва Шестова всего за двести рублей. Купил, сел на лавочке прямо на местном Арбате, пью пиво и читаю «Достоевского и Ницше». Молодежь не обращает внимания и проходит мимо. Женщины постарше заинтересованно смотрят, но тоже проходят мимо.

      Ближе к обеду, когда я подкрепился порцией говяжье-свиных пельменей в столовой «Советская», увешанной плакатами из коммунистического детства («Алкоголь – зло», «Табак – яд») и снова занял лавочку, из палеонтологического музея, расположенного на противоположной стороне улицы, вышла миловидная женщина неопределенного возраста в розовом полупрозрачном платье и решительно направилась ко мне. За женщиной семенил кот с зеленым ошейником.

      Жарило солнце. Был день милиции, 10 ноября, температура воздуха в Южном Городе доходила до двадцати двух градусов тепла. Женщина подошла ко мне, взяла у меня из рук Шестова, поднесла название книги к подслеповатым глазам, прочла название, вернула мне книгу и произнесла (кот женщины стал тереться о мои ноги):

      – Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд, – и ладошку мою берет, и в глаза заглядывает (кот продолжает тереться о мои ноги).

      – Женщина, – говорю, – мы, вообще-то, с вами на брудершафт не пили, что вы мне тыкаете?

      А она дальше:

      – Пьеро, вы изящный. Пьеро, вы прелестный, – и руку мою прижимает к своей груди.

      – Женщина, – говорю, – вам плохо, может, скорую вызвать?

      – Нет, – отвечает женщина в розовом платье, – мне хорошо, очень хорошо.

      И продолжает (а кот все так и трется о мои ноги):

      – Слава тебе, безысходная боль! Умер вчера сероглазый король!

      – У вас что, кто-то умер, соболезную, – говорю. – Хотите, я вам мороженое куплю?

      – Вот же ж бестолочь, – шепчет женщина: – Я – маленькая поэтесса с огромным бантом!

      Тут меня и опрокинуло. С детства стихов боюсь. Убрал я руку с ее груди, забрал Шестова, отодвинул кота и побрел домой.

      Сухое вино

      Опять пошел в подвал. Ну тянет меня туда, люблю посидеть в тишине. Меня уже узнают:

      – Портвейн? – спрашивает бармен Игорь.

      – Нет, сегодня сухого красного.

      – Какого?

      – Самого лучшего.

      – А вы потянете?

      – Сколько?

      – Четыреста рублей двести грамм.

      – Наливайте. А что за вино?

      – Не скажу.

      – Почему?

      – Потом скажу, когда выпьете.

      Сижу, потягиваю неизвестное вино, читаю Розанова, подходит бармен Игорь.

      – Ну как вам?

      – Ну я еще не допил, читаю, видите.

      – То есть вы с глотка не можете сказать, как вам вино?

      – Не могу. А как называется?

      – Не скажу, раз вы не можете с глотка сказать, как вам вино, то, значит, вам все равно, что пить.

      Уходит обиженный. Профессиональная гордость.

      Тяга

      Так как я городской житель, привыкший к благам