Раубриттер I. Prudentia. Константин Соловьев

ты слушал его с раскрытым ртом, точно самого Святого Петра. – Магнебод бесцеремонно сплюнул. – Вот тогда он еще не был господином императорским сенешалем, а лишь герцогом де Гиень, старым боевым соратником твоего отца. И если ты думаешь, что воспоминания о тех временах, когда ты пачкал панталоны, смягчат его нрав, то заблуждаешься еще сильнее, чем тот никчемный барон, который вышел на бой против тебя!

      – Не беспокойся. Родовая вражда – это не табакерка, которую можно оставить дома, отправляясь на охоту. Но это не значит, что я стану строить козни Лауберу прямо здесь.

      – Ради твоего же блага надеюсь, что не станешь! – прогремел Магнебод. – Судя по тому, сколько войска согнали сюда со всех краев, на эту кампанию у господ из Аахена большие планы. И у его величества наверняка тоже. Это значит, что Алафрид не потерпит никаких ошибок. Вы и так подпортили ему немало крови – вы оба! Если ваша проклятая свара поставит под угрозу будущее похода…

      – Ну, если он только не…

      Магнебод легко перебил его – голос у него был не менее зычным, чем рев боевого горна «Багряного Скитальца», такой, что запросто перекрыл бы канонаду батареи легких серпантин[25].

      – Нет уж, выслушай меня! Можно годами интриговать, сидя в Аахене, в этом змеином гнезде интригует даже последний свинопас, но здесь вам не императорский двор! Здесь боевой поход! На который господин императорский сенешаль делает немалую ставку. И Господь упаси тебя перебить ему карты, Гримберт, поставив под удар судьбу всей кампании. Если ты считаешь, что господин Алафрид проявит к тебе снисхождение только из-за того, что был другом твоего отца, это значит, что ты ни черта не знаешь о господине императорском сенешале!

      Гримберт страдальчески скривился.

      – Воистину, некоторые склонны раздувать бурю из дуновения ветра. Ладно, допустим, я немного пощипал одного из птенцов Лаубера. Мне было скучно, а он был круглый дурак, к тому же мне требовалось проверить, насколько «Тур» готов к завтрашнему бою. Ты даже в этом видишь подвох, мой друг?

      – В последнее время я вижу подвох во всем, к чему ты прикасаешься, Гримберт, – вздохнул Магнебод, косясь на него из-под густых бровей. – Поэтому я прошу тебя только об одном. На правах бывшего наставника и старшего рыцаря твоего знамени.

      – О чем же? – с преувеличенной мягкостью спросил Гримберт.

      Ему потребовалось внутреннее усилие, чтобы сдержать рвущийся наружу гнев, горячий, как жидкость из системы охлаждения реактора.

      «Ты размяк, Магнебод, – раздраженно подумал он. – Туринские врачеватели могут подлатать твои стареющие мышцы и сосуды, но есть вещи, которые стареют неумолимо, раскисая и превращаясь в тлен. Где тот Магнебод, которого я знал, бесстрашный рубака и герой восточных границ? Где храбрец, готовый безоглядно броситься на полчища лангобардов? Ты раскисаешь, мой друг, ты стареешь. Твоя физическая оболочка может прожить еще сто пятьдесят лет, поддерживаемая золотом Турина, но то, что внутри ее, уже тронуто тленом старости. Ты превращаешься в развалину, хоть

25

Серпантина – средневековое полевое орудие калибром от 50 до 150 мм.