Жизнь и смерть в «Дакоте». Инна Быкова

ннике, слегка согнув колени и прислонившись левым (еще целым) плечом к оконной раме, и смотрел на Центральный Парк внизу. Там, внизу, бегали машины с зажженными фарами, люди делали вечерние покупки, целовались неоперившиеся парочки, подмигивали разноцветные огни большого города, призывая пить кока-колу и есть оладьи фирмы «Пилсбэри», откуда-то доносились полицейские сирены, но все это было далеко. Я знал по опыту, что кока-колу лучше всего пить с виски, а оладьи все равно с детства терпеть не мог. Каждый день одно и то же. Тоска, в общем-то! Только в полицейских сиренах, к которым я тоже уже давно привык, слышалось нечто необычное: то ли предупреждение, то ли обещание. Завывание зазывания или позывные с того света. Наверное, кого-то убили, и полицейские спешили на место преступления, чтобы преступника настигло наказание. Как знать: может, когда-нибудь они будут нестись к «Дакоте»…

      У стены мерцал голубой экран. Звук, как всегда, был выключен. Главное, все видеть своими глазами – тогда можно составить свое собственное, непредвзятое мнение об увиденном. Комментарии журналистов только мешают, только отвлекают от процесса осмысления событий дня. Седьмой этаж «Дакоты» – седьмое небо. Над нашей крышей вьются только птички небесные да ангелы, если они вообще существуют и если их по какой-либо причине послал к нам Иисус. Да и вообще, верхний этаж «Дакоты» – вершина мира, потому что здесь живем я и Йоко. Мимо окна кто-то пронесся – наверное, птица, не успел рассмотреть.

      Я повернулся к телевизору. Что сейчас промелькнуло на экране? Знакомое по газетным фотографиям лицо: панк из далекого Лондона. Лондон… Но если подумать, то Лондон совсем не так уж далек. Какие-то семь часов перелета – и ты уже там, на родине! Как много в этом звуке… Но мы подождем. Мы туда не торопимся. Туда торопиться не стоит. Они только и ждут, чтобы разразиться фанфарами: «Битл Джон вернулся домой! Воссоединение великолепной четверки на носу! Пол обнимает Джона!» Пропади оно все! Тьма кромешная и скрежет зубовный…

      Нет уж, нам все это совершенно не нужно. Или, скажем так, это может подождать. Только в самом крайнем случае я бы согласился поучаствовать в таком фарсе. Только в самом-самом крайнем. Точка. Идем дальше, а вернее, вернемся к этому бледному личику лондонского панка. Интересно все-таки, что он там натворил? Судя по следующим кадрам, кого-то зарезал. Как у Достоевского в «Идиоте», или совсем не как у Достоевского. Факт в том, что некая блондинка отправилась в мир иной. Вот ее опять показали… Включить звук?

      Я привстал было, но потом сразу вернулся в прежнюю позицию.

      Нет, не стоит – интеллигентный зритель должен быть в состоянии самостоятельно во всем разобраться, безо всяких навязанных ему чужих разъяснений и интерпретаций. Так что же ты, панк несчастный, натворил? Постой, постой… А ведь мы, кажется, даже встречались с этой самой блондинкой… Такая уже затасканная, несмотря на юный возраст, голос хрипловатый с визгливыми интонациями. Затянута в черную кожу. Да, я припоминаю.

      Я пересел на кровать и стал гипнотизировать телевизор. Вот опять показали его. Всплыло имя: Сид Вишес. Он заслонился от камеры локтем в черной коже и вообще от всего света. Жить ему, по всей видимости, осталось недолго. Про таких говорят: не жилец. От всей его нескладной, долговязой фигуры исходила такая бездонная безнадежность, что зритель почувствовал позыв переключить на другую программу – только бы избавиться от этой взывающей из самой преисподней безысходности! Но камера уже метнулась в сторону, щадя нервы своей аудитории. Так-то оно лучше для увеличения квоты, или как оно там все официально называется. Нужно просто показывать мелькание лиц и декораций, ни на чем подолгу не задерживаясь, и при этом нести околесицу, фонтанировать без передышки – и уже твоему каналу обеспечен успех.

      Но ее я и впрямь встретил как-то раз. Это было, скорее всего, в первый год после переезда в Нью-Йорк. Я думаю, Йоко была осведомлена, что я решил познакомиться с Большим Яблоком поближе. Кстати, она ничего не имела против – сама она занималась возобновлением старых знакомств. Так что все было в полном порядке. Железно. Я снял в центре квартирку и развлекался, когда становилось скучновато играть образцового мужа, лидера молодежной революции и музыкального мэтра. Как-то раз я заказал по телефону девку, попросил прислать молоденькую. Вот она и пришла – между прочим, с опозданием на полтора часа. Ввалилась в квартиру с глупым смешком, налетев на вешалку. Я сразу учуял, в чем дело. Ее сумка была полна пакетиков с наркотиками и презервативами. Сама она уже накокаинилась. Я подумал: почему бы нет – и нюхнул тоже. Сначала все было нормально (я наверху, потом она), но, когда я сделал паузу, на нее напала охота поговорить. Я в принципе ничего против разговоров не имею. Даже наоборот, я люблю поговорить, пообщаться с людьми. Но есть определенный тип, который меня страшно раздражает: истеричные дуры, кретины с надрывчиком, назойливые болтуны и кликуши всех мастей. Вот Нэнси (даже ее имя выудил в памяти!) и была из этой партии.

      После пяти минут я сказал:

      «Заткнись, пора опять заняться делом…»

      Но дуреха трещала без перерыва:

      “Do you know Jerry and Johnny from The New York Dolls? Because if you don’t, you don’t know anyone worthwhile in New York… If you want, I could bring you there… They are simply the best of the atom age,