Эрнестина. Маркиз де Сад

сударыня, то я к вашим услугам.

      – Если я не ошибаюсь, Герман, речь шла не только об этом.

      – О чем же еще, сударыня?

      – Тогда я спрашивала, не желаете ли вы устроить свое будущее и не остановили ли вы свой выбор на женщине, способной помочь вам вести дом.

      – Мне кажется, я ответил, что прежде чем жениться, хотел бы нажить некоторое состояние.

      – Да, вы это говорили, Герман, однако я вам не поверила. И даже сейчас выражение вашего лица выдает неискренность вашей души.

      – Ах! Никогда душа моя не была запятнана фальшью, сударыня, и вы хорошо об этом осведомлены. Я живу подле вас с ранних лет. Вы великодушно заменили мне мать, которую я потерял в детстве. У вас нет оснований тревожиться, что признательность моя по отношению к вам когда-нибудь ослабеет или угаснет.

      – Опять вы о признательности, Герман. Мне хотелось бы добиться от вас чувств более нежных.

      – Но, сударыня, в моей ли власти?..

      – Предатель! Вот что я заслужила, несмотря на всю свою заботу! Твоя неблагодарность все проясняет. Да, теперь вижу… я трудилась зря… чудовище… больше не стану таиться, с тех пор, как я овдовела, я стремлюсь к браку с тобой одним, Герман… Порядок, в который я привела твои дела… то, как выгодно я поместила твой капитал… мое к тебе отношение… Мои глаза, не раз выдававшие меня, все это… все с достаточной ясностью подтверждало тебе мою страсть. И вот как ты мне за нее отплатил, коварный! Презрением и равнодушием!.. О Герман, ты не представляешь, какой женщине наносишь оскорбление… Нет, ты не знаешь, на что она способна… может, еще узнаешь, но будет слишком поздно… Уходи сейчас же… да, уходи… подготовь свои счета, Герман, я верну тебе мои, и мы расстанемся… да, расстанемся… тебе не нужно будет беспокоиться о крове, дом Сандерса уже несомненно готов принять тебя.

      Госпожа Шольц настолько вышла из себя, что наш юный влюбленный почувствовал, что ему необходимо тщательно скрыть огонь своей любви, дабы не навлечь на полковника гнев этой опасной мстительной особы. Герман ограничился лишь ласковыми уверениями, что его покровительница ошибалась, и что его нежелание жениться прежде чем он составит себе состояние, никак не связано с планами соединения с полковничьей дочерью.

      – Друг мой, – отвечала госпожа Шольц, – я знаю ваше сердце лучше, чем вы сами. И явное ваше отдаление объясняется тем, что вы воспылали к другой. И хотя я уже не в первом цвете лет, ощущаю в себе достаточно привлекательности, чтобы найти супруга. Уверена, вы бы непременно полюбили меня, Герман, если бы не эта омерзительная девчонка. Но ничего, я еще отомщу ей за ваше пренебрежение.

      Герман вздрогнул. Было очевидно, что несколько стесненный в средствах отставной полковник Сандерс не мог пользоваться в Норрчёпинге таким же влиянием, как вдова Шольц. Могущество вдовы простиралось далеко за пределы этого городка, в то время как полковника уже позабыли, он не появлялся в свете, а в Швеции, как, впрочем, и везде, человека оценивают лишь исходя