Кошачье семейство. Эмпат. Ксения Райза

даже сдвинуться с места или перевести взгляд за окно.

      У меня в кои-то веки начали появляться силы для радости или интереса.

      Для моих радости и интереса!

      Сверстники очень быстро стали казаться мне неразумными детьми, я тянулась к тем, кто старше, все чаще проводя время в компании брата и с удивлением понимая, что не только мне интересно с ними, но и им интересно со мной. Опыт ощущения и понимания чужих порывов и мотивов позволял мне уже тогда делать парадоксальные выводы, многими из которых я пользуюсь до сих пор.

      К концу первого курса я поняла, что самый тяжелый период пройден, я нашла свою грань, и мне хватает выдержки на ней балансировать. Не без срывов, конечно, но это ведь только начало. Научусь, привыкну, усилюсь.

      Я наконец могу учиться жить, а не выживать!

Настоящее время, столица Мелара,дом леди Шайлир Де’Рион

      Вернувшись домой, я переоделась в гардеробной в легкие брюки и просторную домашнюю рубашку и вошла в спальню.

      Призрак сидел в кресле у окна в темноте и неторопливо потягивал какой-то напиток. Судя по бокалу, вино. Обернулся на звук открывшейся двери и встал.

      Я закрыла дверь и подошла к нему.

      Некоторое время мы молча смотрели друг другу в глаза.

      Знакомые до последней черточки серые глаза, в которых хотелось утонуть.

      Он молча обнял меня и замер, прекрасно зная, что эмпату не нужны слова. Я чувствовала его нежность, его глубинное спокойствие и захлебывалась в его ощущении, что все – наконец-то! – на своих местах.

      Нам с детства никто не был нужен, достаточно было друг друга. Нет, мы любили родителей, и они нас тоже, с ними нам было интересно и спокойно, но полноценно мы ощущали себя только рядом друг с другом. Если бы можно было всю жизнь прожить в обнимку, мы не колебались бы ни секунды.

      Призрак отстранился, быстро избавился почти от всей одежды и экипировки, оставив лишь штаны и рубашку, подхватил меня на руки и перенес на кровать. Небрежным жестом включив защиту, накрывающую кровать непроницаемым куполом, он улегся на спину, а я пристроилась у него на плече.

      Был период, когда я не могла уснуть иначе. В переходном возрасте внезапными приступами начала давать о себе знать моя эмпатия, я то и дело неожиданно тонула, захлебывалась в чужих эмоциях, и он стал для меня незаменимым. Только в его объятиях, отгораживающих от всего мира спокойным, ровным теплом, я могла расслабиться и не бояться, что вот сейчас меня неожиданно вновь накроет чем-то. И он тоже привык к моей нежности.

      Я только много позже поняла, что в редких случаях глубокого резонанса фактически одинаковых чувств, они усиливаются не только для меня. Прикрывая меня от всех и вся, он и сам чувствовал ровно то же и в той же мере. В этом смысле одной из причин столь глубокой его привязанности ко мне была моя же эмпатия, работавшая для нас в обе стороны. Однако винить себя было бы глупо: чтобы было чему резонировать, эти чувства сначала должны были возникнуть сами по себе.

      Мы