Конюхиада. Даниил Александрович Маринов

e/>

      И эти гурты, опоясав волю,

      Измазав сажей высоту красот,

      Нам издают преград ряды на поле,

      На поле легких и воздушных нот.

      Одним из тысячи в летящей быстроте,

      Сменяющей десятки поколений,

      Родился злой пример в божественной игре,

      Чтобы поддерживать баланс материй.

      Доспехами облатанный сиял.

      И в черных рукавах ранений:

      Истлел безликим образом запал.

      В глухие гущи полевых растений.

      Об этих гущах, и примере этом,

      Пойдёт в дальнейших строках разговор.

      Вчитайся, средь убогого сюжета,

      Возможно, приласкает что-то взор.

      I

      Начать пристойно с громкой единицы,

      Хотя и скучен как казалось персонаж:

      Родился в нем цветок певучей птицы,

      Но всё испортил гадкий эпатаж.

      В его руках стреляют пальцы в нити,

      Что издают протяжно-гулкий стон.

      И он, лишь словоблудством на граните

      Искусства и наук, построил песен звон.

      В десницах лютня, задан слог в речах,

      Он перебранный и лукавый слог.

      Его одежды – желтый цвет в очах!

      А волосы – огнем горящий стог!

      Ухмылка осеняет лик причуды,

      Теперь он шут – дорога в пустоту.

      Он в голове рождает песен груды.

      И груды эти отдает пруду.

      А этот пруд – умы живых людей

      Они всё это слышат и скрипят,

      Не оценив задумок и затей.

      Но шут всё дальше – юмор в полымя.

      – Слетай колпак! Пляшите ноги разом!

      Сыграй рука бесовскую гурьбу!

      Танцуйте люди, да помрите сразу!

      Все отдохнем на дьявольском пиру! –

      С таким распевом пляска на рассвете,

      Будила быстро, спящих в деревнях.

      И польку буйну, словно дикий ветер,

      Танцуют жертвы, позабыв себя.

      И много было громких заявлений,

      И много устрашающих угроз,

      Но песнодел плевал в людски затеи,

      И продолжал свой шутовской разнос.

      Рифмует он обычность предложений

      И каждое воспето им под ритм.

      Послушав это – ожидай мигрени,

      Вот истый демон слуховых перин!

      Однако можно умалить безумье,

      Для этого не надо долгих слов.

      Вы назовите имя без изюмен.

      И чёрт замолкнет немостью волов.

      Но в этом вся загвоздка и зарыта —

      Названье скрыто шторами времен.

      Скажу вам тайны сущность по секрету,

      Зовут несчастье Вакхаларион.

      За неимением моей подсказки,

      Придумал королек другой подход:

      "Раз руки у шута с игрой в завязке —

      Отправим шею на ужасный эшафот".

      И получилось так: в порыве песнопенья,

      Глухой палач застиг шута в миру,

      И взмахом топорова оперенья,

      Окончил музыкальную игру.

      Но наш бесенок был не прост уменьем:

      Он обогнул летящую беду.

      Изящным и проворным уклоненьем,

      Певец избегнул скору смерть свою.

      Не унывал топор от неудачи,

      Ударам следует разящий древопас,

      Пришел второй замах в бедро стремящий,

      И гибкий стан певца уже не спас.

      Открылись внутренние вещи свету,

      И кровь поцеловала землю в миг,

      На части две распалось красной лентой

      Тело, а губы исказил гремячий крик.

      Но быстро боль и ужас уметнулись

      С лица трагичного, вернулась смеха пьянь.

      И на руки вставая между улиц,

      Шут побежал пугать собой мирян.

      Уж не разбудит нынче на рассвете,

      Не пляшут ноги с головой в разлад.

      И только сказки в стихотворье эти,

      О глупостях заброшенных твердят.

      II

      О первом вы услышали, теперь

      Пройдемте дальше, чтец немногогласный,

      Я покажу вам повести своей

      Основу демонических соблазнов.

      Его участник, что есть главное лицо,

      Огромнее