На корабле утро. Александр Зорич

зерно.

      Звук этот был мне внове и ни с чем особенно гнусным не ассоциировался. И напрасно! Ведь шагающие танкетки, которые этот звук издавали, легко могли тягаться по вредоносности с тяжелыми танками прорыва.

      В следующую секунду танкетки открыли огонь из плазменных пушек.

      А вот этот звук был мне знаком. Еще как знаком!

      Урчащий, хлопающий, потрескивающий. Звук, который могли бы издавать гигантские меха, раздувающие адскую топку.

      Мы миновали очередной лестничный пролет. Наблюдательный Щедролосев, мазнув лучом фонарика по серым решетчатым дверям, крикнул:

      – Командир! Здесь выход на смотровую!

      С секунду поколебавшись, я приказал:

      – Туда. Только осторожно.

      На ходу снимая с предохранителей противотанковые гранатометы, мы вчетвером прокрались на балкон.

      Балкончик жил еще по мирному времени. Там стояли два плетеных кресла, между ними – столик, под которым скучала пустая бутылка из-под лимонада. Пепельница лопалась от окурков. Под столиком хлопала крыльями позавчерашняя клонская газета «Правда Синанджа». На развороте – материал о шалостях детенышей тюленей, которые были замечены невдалеке от городского пляжа.

      Все это нам открыла яркая вспышка. Затем по глазам ударило контрастным мраком, и, проморгавшись, я увидел то, ради чего мы на этот балкон вышли.

      Чоругские танкетки – а было их больше десятка – с какой-то сюрреалистической легкостью бежали по Приморскому шоссе.

      От угловой сторожевой вышки военного городка их отделяло каких-то сто метров. Я впервые видел чоругские танкетки вживе и был поражен тем, как легко и размашисто они двигают четырьмя верхними манипуляторами, а точнее, тем, что эти движения не наносят никакого урона их устойчивости. Это была настоящая ксенотехника – построенная на непривычных нам, землянам, кинетических принципах.

      Танкетки, разумеется, не просто бежали и прыгали. Они еще и стреляли. В основном из плазменных пушек.

      Их цели с нашего балкончика не просматривались. Но, насколько можно было судить, пока что они вели бой не с моими циклопами. А с кем тогда? Ответа я не знал.

      Я не сомневался в профессионализме своих взводных, я был уверен, они дадут танкеткам подойти как можно ближе. Тогда люди Арбузова смогут ударить по ним управляемыми кумулятивными минами и слаженными залпами противотанковых гранатометов. Но какой-то идиот из подчиненных младшего лейтенанта Шарова не дал моим надеждам сбыться…

      Сторожевая вышка разродилась длинной, истеричной очередью крупнокалиберного пулемета.

      Пули ударили в верхнюю боевую платформу одной из танкеток и свечой ушли на рикошет.

      Все танкетки разом замерли, как бы принюхиваясь.

      Затем их платформы развернулись на вышку.

      Дружно зашкварчали плазменные пушки. Воздух разорвало истошным криком заживо поджаренного пулеметчика…

      Стыдно признаться, но в тот момент я не испытывал к несчастному ни капли жалости. Только злость – ведь он привлек к нам внимание этих монстров!

      – Рота,