Жизнь как притча. Борис Алексеев

для себя она обошла по ярусу весь четверик. Заканчивая линию, Полина посмотрела вперёд и увидела улыбающегося Григория.

      – Как?! Я думала, вы рядом со мной идёте… – прежние опасения мгновенно объяли хрупкое тело девушки. Она снова почувствовала в коленях противные ватные тампоны, а из глаз брызну…

      – Стоп! Полина, ни шагу назад! – рассмеялся Григорий. – Умница! Можешь обернуться и посмотреть на свою работу. Ты сделала это!

      Полина обернулась и увидела под нескончаемо долгой линией, которую она вычертила вместе с Григорием Борисовичем, ещё одну, такую же. Такую же длинную и даже, как ей показалось, более уверенную и красивую.

      – Это я сама начертила? – девушка прищурилась и, обернувшись к Григорию, с хитрецой спросила. – Без вас?!.

      – Сама! Я свидетель, – ответил Григорий, – ну что, теперь справишься?

      – Справлюсь! – Полина очаровательно улыбнулась.

      Сторонний наблюдатель мог заметить, как улыбка девушки, полная счастья и открытой наивной радости, смутила Григория. Но рядом никого не было, и смущение бывалого иконописца осталось, как говорят в таких случаях, за кадром.

      – Идём обедать? – спросил Григорий, переступая по лестнице вниз и подавая Полине руку.

      – Я сама, – ответила девушка.

      Часть 2

      Представляю, как читатель, прервав чтение, уже готовится воскликнуть: любовь «на носу», а о главном герое рассказа, бригадном генерале Григории, до сих пор не сказано ни слова. Верно! Но не будем горячиться – рассказывать, собственно, не о чем. К тридцати годам личная жизнь Григория Борисовича Камышина вполне укладывалась в стандартный набор российских стереотипов: школа, институт, армия, работа. Ни романтических приключений, ни отчаянных влюблённостей или безрассудных поступков Гриша на свой счёт не записал, несмотря на особую внутреннюю восторженность, назначенную ему от природы, и резкий категоричный ум. Служить, правда, пришлось ему не в заштатном русском уезде, а в Афганистане. Мириады мух, раскалённый песок в лицо, мутная бессмысленная героика и на каждом шагу смерть, смерть, смерть – вот и вся романтика.

      Хотя нет. В студенческие годы приключилось с ним одно затейливое преображение. Зашёл он как-то с друзьями в храм. Минут десять парни слонялись под гулкими сводами, а затем один за другим потянулись на улицу. У кого-то разболелась от духоты голова, кто-то просто заскучал, глядя на церковное однообразие. С Григорием же случилось нечто неизъяснимое. Он вдруг почувствовал, что каждая икона, а в храме их было множество, глядит прямо на него, глядит и нашёптывает: «Подойди, Гриша, постой со мной. Дай, дружок, я погляжу на тебя!» Немало озадаченный, Григорий обошёл их все, и перед каждой его охватывало незнакомое ощущение гулкого космического покоя. Он уже знал, как ликует влюблённое сердце, как блаженствует восторженный ум над решением абстрактной проблемы. Но перед иконами Гриша впервые испытывал совсем иное ликование. Светлое искрящееся ликование о неземном и вечном!

      «Как странно, – думал он, вглядываясь