Кортик капитана Нелидова. Татьяна Беспалова

не пытать. Но хоть как-то надо ущемить эту гниду. Сколько ж можно через фронт бегать? Его батька Балахович залупляется, как последняя гнида. Взявши Псков, скольких мы со столбов поснимали? И на каждом казнённом табличка «комиссаръ». Так этот офицерик тут погужевался, там погужевался и обратно вернулся. Георгиевский кавалер!

      – Кто?

      – Ах, кормилец ты мой! Я тебе который час об поручике Русальском толкую, а ты, видать, недобрал ещё…

      – Это который Русальский? Иван Савельевич?

      – Сам ты Савельевич. А он просто поручик Русальский. Эх, холодно что-то…

      – Да ты скажи-ка толком, матросик. Иван Русальский тут у вас в кандалах?

      – Да! Ротмистр Русальский. К нему товарищ Матсон специального человека приставил. Служил в местном сыске. Харя та ещё. С виду дворник-татарин, а на самом деле одно большое ухо. Слушает, смотрит и всё доносит.

      – Провокатор?

      – Специалист! Говорю же: из местного сыска к нам перешёл. Теперь в подвале в кандалах сидит. Конспирация! С голодухи чем не станешь заниматься?

      – И то правда. Выпьем. Закусим.

      – Выпьем. А потом ты мне расскажешь, зачем тебя в такую-то погоду во Псков принесло. Твои-то сермяжные родичи между осенью и зимой по домам сидят или мёрзлую грязь полозьями шарашат. А ты зачем-то на пролётке притащился. Вот у меня, как у ответственного работника возникает вопрос: зачем? С одной стороны – это хорошо. Вот сидим мы с тобой – и я уже сыт, а ты – не знаю…

      «Кормилец» взялся за бутыль. Наклонил её над кружкой. Матрос примолк, прислушиваясь к журчанию влаги. В свете костерка опаловая жидкость, льющаяся в кружку, казалась матросу прозрачней родниковой воды.

      Опустошив кружку и закусив предложенным, уже третьим за этот вечер яичком, матрос продолжил:

      – …Но, с другой стороны, рожа у тебя бритая, и ты всё время молчишь. Только спрашиваешь и слушаешь, как на допросе в контрразведке. Всё это смутительно очень. Да и имя твоё…

      Тут собеседник счёл необходимым возмутиться:

      – Да чем же имя-то моё тебе не угодило? Вполне христианское имя. Ты, брат, ешь-пей. Тут много ещё всего, а ночь впереди длинная! Ой, какая длинная!

      – …И не понять мне, стар ты или молод… да и имени ты так и не назвал…

      – Нынче все не стары и не молоды. Нынче люди либо живы, либо мертвы. Третьего не дано. Такова особенность настоящего момента. Вот и у тебя служба тяжёлая. Я-то всё думаю: где-то твой подчасок запропастился?

      – Какой подчасок?

      – Твой. Надо ж и его угостить. Ты как считаешь?

      – Нет никакого подчаска и угощать некого.

      – Как так? Какой же часовой без подчаска?

      – Какой я часовой? А вот такой! – И Матрос раскинул на стороны руки. – И тебе часовой, и всем недобиткам часовой! И не надо мне подчаска! Не полагается! У нас кадров нет! Кадры бегают туда-сюда через фронт!

      – Как так? Да часовой ли ты тогда? Вот в чём вопрос.

      – Эх… Кто ты-то такой? Вот в чём вопрос…

      Ослабевшее от сытости тело матроса клонилось то вправо, то влево. Сидел он неудобно, на узеньком чурбачке – не