Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки. Глория Мари Стайнем

приезжали из самого Детройта и Толидо. Разумеется, на то, чтобы оплатить выступление Гая Ломбардо, Дюка Эллингтона или сестер Эндрюс в один дождливый выходной, могла уйти вся летняя выручка, поэтому во всем этом предприятии всегда присутствовала определенная доля азарта и риска. Думаю, это отцу тоже нравилось.

      Но вот подходил к концу День труда[10], а вместе с ним и это временное существование, и рабочим местом отца вновь становилась его машина. В первые теплые недели осени мы ездили на аукционы в окрестных городках, где среди домашней утвари и фермерских инструментов он искал предметы старины. Затем моя мама – у которой был наметан глаз на антиквариат и богатая библиотека справочной литературы – оценивала их для последующей продажи, и мы вновь садились в машину и ехали дальше, предлагая их встреченным по пути придорожным торговцам. Я говорю «мы», потому что лет с четырех я тоже участвовала в процессе – заворачивала в газеты фарфор и другие мелкие предметы, которые мы заботливо перевозили в картонных коробках по проселочным дорогам.

      У каждого из нас была своя роль в семейном предприятии – в том числе и у моей сестры, которая была на девять лет старше меня и продавала летом попкорн с самой настоящей тележки, купленной отцом.

      Но едва только озеро подергивалось первой ледяной коркой, а от воды начинал идти пар, отец принимался собирать по бензоколонкам дорожные карты, проверять прицеп машины и заводил разговоры о лакомствах издалека – вроде пралине из Джорджии, апельсинового сока из Флориды или лососевых стейков из калифорнийских коптилен.

      А потом в один прекрасный день – словно это была внезапная прихоть, а не вечная жажда странствий – он объявлял, что пора погрузить все вещи и собаку в дом на колесах, который всегда стоял во дворе, и пуститься в дальний путь – до Флориды или Калифорнии.

      Иногда это его объявление звучало так внезапно, что мы брали с собой больше сковородок, чем тарелок, или оставляли на кухне гору немытой посуды и недоеденную еду, которая встречала нас по возвращении, как помпейские руины. Казалось, отец всегда принимает свое решение неожиданно, и при этом страх перед сиренами, которые могли позвать его домой, был настолько велик, что он отказывался установить в нашем маленьком доме отопление или провести горячую воду. Если осенний воздух становился слишком холодным, чтобы купаться в озере, мы грели воду на печке-буржуйке и по очереди мылись в большой ванне перед камином. А поскольку для этого нужно было нарубить дров – оскорбление для сибаритской сути моего отца! – он придумал собственную систему растопки: запихивал длинное полено одним концом в огонь, а второй конец оставался торчать снаружи. Затем отец поддевал его ногой и отправлял в камин – до тех пор, пока полено не превращалось в пепел. Наверное, даже гора дров во дворе казалась ему потенциальной угрозой, ведь в ней таился соблазн остаться на одном месте.

      Едва почувствовав на своем лице легкое дуновение ветра перемен, отец не мог больше ждать. За все время я помню лишь один раз, когда он вернулся, и даже тогда матери пришлось

10

День труда – национальный праздник в США, отмечаемый в первый понедельник сентября. (Прим. пер.)