Смертельный холод. Луиза Пенни

по национальному телевидению. В Канаде это считалось чуть ли не долгом. Но его это никогда не захватывало. И он наверняка заметил бы, если бы Рейн-Мари включила генератор и прикрепила два огромных крокодила к его ушам.

      – Есть еще какие-нибудь идеи?

      Лемье отрицательно покачал головой и изобразил напряженную работу мысли.

      Жан Ги Бовуар оставил бригаду криминалистов и присоединился к Гамашу, который стоял возле обогревателя.

      – Как эта штука питается, Жан Ги?

      – Понятия не имею. Мы сняли с нее отпечатки и все сфотографировали, так что можете ее трогать, если хотите.

      Двое полицейских обошли обогреватель, то наклоняя голову, то поднимая ее вверх, словно два монаха в очень коротком паломничестве.

      – А вот и выключатель. – Гамаш нажал на кнопку, но, как они и ожидали, ничего не случилось.

      – Еще одна загадка, – улыбнулся Бовуар.

      – Неужели это никогда не кончится?

      Гамаш посмотрел на агента Лемье, сидящего на трибуне. Лемье дул на замерзшие руки и делал записи в своем блокноте. Старший инспектор просил его привести записи в порядок.

      – Что ты о нем думаешь?

      – О Лемье? – спросил Бовуар, и у него упало сердце. – Он неплохой парень.

      – Но?..

      Откуда он узнал, что есть «но»? Не в первый раз Бовуар надеялся, что Гамаш не сможет прочесть его мысли. А среди них было много мусора. Его дедушка говорил когда-то: «Не ходи в свою голову в одиночестве, mon petit[41]. Это довольно опасное местечко».

      Бовуар запомнил этот урок и редко делал ревизию своим мыслям. И уж тем более чужим. Он предпочитал факты, улики, вещи, к которым можно прикоснуться, которые можно взять в руку. А что касается мыслей, то он оставлял их более смелым людям вроде Гамаша. Но теперь он невольно задал себе вопрос, уж не нашел ли шеф путь в его голову. Там можно было найти немало такого, что заставило бы Бовуара покраснеть. И не только немного порнографии. Пару фантазий касательно агента Изабель Лакост. Даже фантазию касательно агента Иветт Николь, этой чудовищной стажерки, появившейся у них около года назад. Эта фантазия включала расчлененку. Но если Гамаш и в самом деле мог проникнуть в мозг Бовуара, то по отношению к самому себе он не нашел бы там ничего, кроме уважения. А если бы копнул поглубже, то нашел бы то, что Бовуар пытался скрыть даже от себя самого. Там таились страхи Бовуара, зловонные и голодные. А где-то в самом низу, под страхом быть отвергнутым и страхом тесной близости, сидел страх когда-нибудь потерять Гамаша. А рядом с этим страхом в этом потайном месте обитало еще кое-что. Там Бовуар прятал свою любовь: свернутая в плотный маленький шарик, она лежала в самом отдаленном уголке его мозга.

      – Я думаю, он слишком уж старается. Что-то с ним не так. Я ему не доверяю.

      – Это потому, что он защищал местных жителей, которые пытались помочь мадам де Пуатье?

      – Нет, конечно, – солгал Бовуар. Он не выносил, когда ему противоречили. В особенности если это делал какой-то мальчишка. – Просто мне показалось, что

41

Малыш (фр.).