Ленинградцы. Драма в трёх действиях с прологом и эпилогом. Борис Гуанов

ртире. В углу у круглой печки-голландки лежат дрова. Пара на односпальной железной кровати. Обоим за 30. Пётр в семейных трусах откидывает одеяло, потягивается и садится на край кровати, протирая глаза. Потом вскакивает и выглядывает в приоткрытую дверь.

      ПЁТР (бормочет). Опять сортир занят. Мамулька засела на полчаса (тяжело вздыхает)…

      Лежащая у стенки подруга поворачивается, открывает глаза и сладко улыбается.

      ЗИНА. Милый… Я так счастлива…

      ПЁТР (становится на колени перед кроватью, кашляет). Спасибо, спасибо тебе, радость моя… рыжая! Ты – огонь! Ты зажгла меня так, как никто не зажигал! Я весь как новенький! Ты вытащила меня из такой тёмной ямы… полного одиночества (целует её пальчики).

      ЗИНА. После нашей встречи в театре, после этой дурацкой пьесы о блокаде… ты не побоялся сказать мне, что это дерьмо с сахарным песочком. Но мы-то знаем, как дело было. Я сразу поняла, что ты мне – родная душа… Расскажи мне о своей жизни. Но только без вранья!

      ПЁТР (встаёт). Да чего рассказывать… Обычная история… До войны мальчишкой в кружке ОСОАВИАХИМа увлёкся самолётами. Только закончил лётную школу – война. Воевал здесь, под Ленинградом. В конце концов сбили… Выжил… Но комиссовали. Прощай, авиация!.. Была у меня здесь жена,… хорошая, молодая,… Вера. Но не дождалась меня, умерла в блокаду. Я после госпиталя ещё во время войны поступил на факультет журналистики. Проучился два курса, но исключили… Из-за папаши. Он ведь был дворянин, хотя сменил фамилию и работал простым слесарем на заводе Кулакова. Сам пошёл добровольцем на фронт, прошёл всю войну, да из-за длинного языка попал на лесоповал по 58-ой статье. Там скоро и помер – от туберкулёза. А меня как сына врага народа отправили на 101-ый километр. Там и я подхватил туберкулёз. Женился второй раз, да не удачно, через год развелись… Дочка осталась… Плачу алименты, но уж скоро вырастет… Срок моей ссылки кончился, я переехал в Питер. С тех пор вот один, живу с мамулькой. Работаю в редакции газеты Завода турбинных лопаток. Пишу кое-что для себя, в стол. Вот и вся история… А ты?

      ЗИНА (гордо). Я? Я – модельер Ленинградского Дома моделей! Да-а! В журналах моды и мои модели!.. А до войны я была ещё школьницей. Моего папу, одноногого инвалида первой мировой, посадили в 38-ом году в Большой дом по делу «Гознака». Может, слышал? Да вряд ли… Он был бригадиром электриков… Два подлеца-лентяя из его бригады написали на него донос, мол, он призывал бойкотировать выборы в Верховный Совет и рассказывал политические анекдоты. Вот его и замели до кучи, вместе со всем фабричным начальством. Шили дело об антиправительственном заговоре. Все под пытками подписали – и под расстрел, только он за два с половиной года ничего не подписал. А когда сменили Ежова на Берию, состоялся открытый суд, и – чудо! – но его оправдали!.. А один из доносчиков повесился… Отец вышел совсем больной и через полгода, аккурат перед войной, умер от сердечной жабы… Ему всего-то сорок семь лет было… Началась блокада, мать вышла замуж за соседа-поляка, и их срочно депортировали в Сибирь. Поляк-то скоро умер… А я осталась одна в Питере, 17-летней девчонкой… Папа был хозяйственный, наготовил перед войной два сарая дров, так что вся родня – семь человек! – жила и грелась у меня в нашем номере фабричного общежития. Знаешь, такая система… коридорная, с общей уборной на десять очков. Развели они мне клопов и тараканов, а потом стали воровать… Родная тётя у меня карточки спёрла! Вот я всех и выгнала, кроме подружки… Да и та потом отплатила мне чёрной неблагодарностью. Отец перед войной устроил меня на швейную фабрику. Там я своего Сига и встретила,… и поженились… ещё в блокаду. Совсем девчонка была… Не то, чтобы я влюбилась: просто не хотелось помереть, так и не отведав, что такое любовь… Я, конечно, сразу залетела, да с голодухи у меня выкидыш случился… Сиг – потому что тихий как рыба, не пьёт, не курит… Сутками на работе или в райсовете, или в избиркоме, или в суде заседает… По праздникам командует колонной от фабрики… Но в тихом омуте черти водятся! Он работает начальником цеха, а там баб – пруд пруди! Я уж второй раз беременной была, как узнала, что он мне изменяет… Выгнала его сначала, да мама в конце блокады вернулась, привезла денег и уговорила меня, мол, у ребёнка должен быть отец. Я и пустила его обратно, но с тех пор с ним не сплю – противно! Я ушла с фабрики, закончила техникум и работаю в Доме моделей… и очень успешно! Мы с Сигом – совсем разные люди, я даже в театр одна хожу и в Крыму с моими лёгкими тоже одна отдыхаю. Его это устраивает. Он ведь на 17 лет старше меня! Для него покой – прежде всего… Видно, перебесился!.. Сын Витя уже вырос – 16 лет! Так что считаю себя свободной… и молодой! (хихикает) Вот и сегодня я на экскурсии… на Валааме… Хотя… Нет, больше врать не могу! Вечером, сегодня же перееду к тебе!.. Возьму такси… С чемоданами… И насовсем!

      Пётр радостно обнимает и целует Зину.

      ПЁТР (восторженно). Ты,… ты… моё счастье! (заслышав шум спускаемого бачка, озабоченно) Кажется, освободилось… Я сейчас!

      Убегает в туалет. Пауза. Зина, закрыв лицо руками, тихо плачет.

      ПЁТР (вернувшись). Ну, тише, тише… Эх, судьба! Везде одни неприятности… Хочешь, я тебе