Леонид Андреев
Список книг автора Леонид АндреевИх приход
«Русский большевизм начался с двойной измены: измены императору Вильгельму и измены Революции. Став платным слугою Германии и обязавшись исполнять ее волю, он тайно стремился к собственным целям, среди которых было и разрушение германской империи. Назвавшись вождем русской Революции, он тайно подчинял ее велениям и целям германского штаба, главной из коих было разрушение русского великого царства. Ворующий слуга и продажный вождь, он явился на свет, как образ двуличья и лжи, измены и предательства; и с цинизмом, достойным сатаны или идиота, первую свою газету он назвал „Правда“…»
Революция
«Совет рабочих и солдатских депутатов постановил, что от него исходит разрешение на открытие новых газет, как ему же принадлежит право на закрытие газет существующих. Кажется, здесь вкралась ошибка, и такое постановление было сделано на собрании печатников, но это не важно: самый факт такого решения существует. Весьма многозначительный по своему смыслу, он вызвал резкое осуждение со стороны демократических органов печати, упрекнувших совет в непонимании того, что называется «свободой». Революция – говорят эти газеты – принесла нам свободу, в каковое общее понятие входит и необходимейшая свобода печати; отсюда – что за нелепое и дикое противоречие: в первые же дни свободы налагать такое ярмо на свободное слово!..»
SOS
«To, что ныне по отношению к истерзанной России совершают правительства союзников, есть либо предательство, либо безумиие. Или: они знают, что такое большевики, которых они приглашают на Принцевы острова для примирения их с растерзанной их же руками и окровавленной, умирающей Россией, – тогда это простое предательство, отличающееся от других случаев такого же рода лишь своим мировым масштабом…»
Памяти погибших за свободу
«В настоящую минуту, когда в таинственных радиолучах ко всему миру несется потрясающая весть о воскресении России из лика мертвых народов, – мы, первые и счастливейшие граждане свободной России, мы должны благоговейно склонить колени перед теми, кто боролся, страдал и умирал за нашу свободу. Вечная память погибшим борцам за свободу!..»
Памяти Владимира Мазурина
«Впервые узнал я Владимира Мазурина в той же Таганской тюрьме, в какой его повесили. Среди других политических – большей частью молодых рабочих и студентов – он сразу выделялся энергичным лицом своим, смелою простотой и какой-то особенной внушительностью. Заметно было, что не только на товарищей своих, но и на тюремную низшую администрацию он действовал покоряюще: все его знали, все внимательно прислушивались, когда он говорил, и советовались с ним. Тюремные сторожа, те самые, вероятно, что впоследствии строили для него эшафот, ласково называли его Володей, говорили о нем с улыбкой, ибо был он весел и любил шутить, – но и с некоторым опасением в то же время…»
В защиту критики
«Как всем известно, жизнеспособность организма познается по той степени сопротивления, какое приходится ему преодолевать в борьбе за существование; тем же признаком определяется и всякая сила, будет ли это – сила живая или механическая. Так в оранжерее, при ее исключительном тепле, добываемом огромной затратой дров на отопление, самое дрянное и квёленькое растение может возомнить себя деревом и полезть к потолку; выставленное даже на средний мороз, оно немедленно гибнет, тем самым явно свидетельствуя о своем истинном бессилии…»
Искренний смех
«Только раз в жизни я так смеялся. Это не была та натянутая улыбка, с которой мы выслушиваем анекдоты друзей и в морщинках смеха вокруг глаз прячем не веселье, а неловкость и даже стыд; это не был даже смех сангвиника – продолжительный, раскатисто-свободный грохот, которому завидуют прохожие и соседи по вагону; это был хохот, властно овладевший не только лицом, но и всем моим телом. Он полчаса душил меня и бил, как в коклюше, он выворачивал меня наизнанку, бросал на траву, на постель, выворачивал руки и ноги, сокращая мускулы в таких жестоких судорогах, что окружающие уже начали опасаться за мою жизнь. Чуждый притворства, искренний до глубины души, – это был тот редкий и счастливый смех, который оставляет светлый след на всю вашу жизнь и в самой глубокой старости, когда все уже пережито, похоронено, забыто, – вызывает отраженную улыбку…»
Люди теневой стороны
«Обращали ли вы когда-нибудь внимание на то, как светит апрельское солнце? Свет его не расплывается в воздухе, как свет летнего солнца, когда все синее небо превращается в златотканый покров, на который больно смотреть ослепленным глазам. Не похоже оно и на грустное солнце осени, мягкая прощальная улыбка которого так печально гармонирует с побледневшей синевой и элегической окраской умирающей листвы; далеко оно и от тусклого багрового солнца декабрьских закатов, бросающего сквозь замерзшее стекло кровавые пятна на белую стену, холодного, угрюмого, торопящегося скорее уйти от обледенелых равнин севера…»
Свободный полет
«В этом есть что-то особенное. Это не просто свободный полет шара с тремя пассажирами – это знамение времени, это торжество культуры, это символ! При грохоте и восторге сытой, пьяной и развеселой толпы из сада г. Омона поднимается воздушный шар с тремя представителями трех различных отраслей московской культуры. Неустрашимый аэронавт г. Жильбер, очень известный журналист г. Эр, сотрудник „Московского листка“…»
В переплете из ослиной кожи
«Подобно птичке, которая по зернышку клюет и всегда сыта бывает, русский интеллигент отовсюду подбирает крупицы мудрости, не брезгуя ими даже в том случае, если они свалились с мужицкого стола. Нельзя не почтить в нем этого стремления, благодаря которому он и не сеет и не жнет, а в то же время в своей фрачно-лилейной красоте малым-мало уступает Соломону. В особенном почете у интеллигента находится народная пословица: «Один в поле не воин», и ею как магическим ключом можно отпереть для обзора и изучения почти всякую интеллигентную душу. И как всякую любимую и почитаемую вещь интеллигент обделал пословицу в ценные теоретические рассуждения и переплел в ослиную кожу…»