Душенька. Ипполит Богданович

е обыкновенной тленности человеческой.

      Я же, не будучи из числа учрежденных писателей, чувствую, сколько обязан многих людей благодушию, которым они заменяют могущие встретиться в сочинениях моих погрешности.

      Стихи на добродетель Хлои

      Красота и добродетель

      Из веков имели спор;

      Свет нередко был свидетель

      Их соперничеств и ссор.

      Хлоя! ты в себе являешь

      Новый двух вещей союз:

      Не манишь, не уловляешь

      В плен твоих приятных уз;

      Кто же хочет быть свидетель

      Покорения сердец,

      Хлоиных красот видец

      Сам узнает наконец,

      Сколь любезна добродетель!

      Книга первая

      Не Ахиллесов гнев и не осаду Трои,

      Где в шуме вечных ссор кончали дни герои

      Но Душеньку пою.

      Тебя, о Душенька! на помощь призываю

      Украсить песнь мою,

      Котору в простоте и вольности слагаю.

      Не лиры громкий звук – услышишь ты свирель.

      Сойди ко мне, сойди от мест, тебе приятных,

      Вдохни в меня твой жар и разум мой осмель

      Коснуться счастия селений благодатных,

      Где вечно ты без бед проводишь сладки дни,

      Где царствуют без скук веселости одни.

      У хладных берегов обильной льдом Славены,

      Где Феб туманится и кроется от глаз,

      Яви потоки мне чудесной Иппокрены.

      Покрытый снежными буграми здесь Парнас

      От взора твоего растаявал не раз.

      С тобою нежные присутствуют зефиры,

      Бегут от мест, где ты, докучные сатиры,

      Хулы и критики, и грусти и беды;

      Забавы без тебя приносят лишь труды:

      Веселья морщатся, амуры плачут сиры.

      О ты, певец богов,

      Гомер, отец стихов,

      Двойчатых, равных, стройных

      И к пению пристойных!

      Прости вину мою,

      Когда я формой строк себя не беспокою

      И мерных песней здесь порядочно не строю

      Черты, без равных стоп, по вольному покрою,

      На разный образец крою,

      И малой меры и большия,

      И часто рифмы холостые,

      Без сочетания законного в стихах,

      Свободно ставлю на концах.

      А если от того устану,

      Беструдно и отважно стану,

      Забыв чернил и перьев страх,

      Забыв сатир и критик грозу,

      Писать без рифм иль просто прозу

      Любя свободу я мою,

      Не для похвал себе пою;

      Но чтоб в часы прохлад, веселья и покоя

      Приятно рассмеялась Хлоя.

      Издревле Апулей, потом де ла Фонтен

      На вечну память их имен,

      Воспели Душеньку и в прозе и стихами

      Другим языком с нами.

      В сей повести они

      Острейших разумов приятности явили;

      Пером их, кажется, что грации водили,

      Иль сами грации писали то одни.

      Но если подражать их слогу невозможно,

      Потщусь за ними вслед, хотя в чертах простых,

      Тому подобну тень представить осторожно

      И в повесть иногда вместить забавный стих.

      В старинной Греции, в Юпитерово время,

      Когда размножилось властительное племя.

      Как в каждом городке бывал особый царь,

      И, если пожелал, был бог, имел олтарь.

      Меж многими царями

      Один отличен был

      Числом военных сил,

      Умом, лицом, кудрями

      Избытком животов,

      И хлеба, и скотов.

      Бывали там соседи

      И злы и алчны так, как волки иль медведи:

      Известен Ликаон,

      Которого писал историю Назон;

      Известно, где и как на самом деле он

      За хищные дела и за кривые толки

      Из греческих царей разжалован был в волки.

      Но тот, о ком хочу рассказывать теперь,

      Ни образом своим, ни нравом не был зверь;

      Он свету был полезен

      И был богам любезен;

      Достойно награждал,

      Достойно осуждал;

      И если находил в подсудных зверски души,

      Таким ослиные приклеивал он уши,

      Иным сурову щеть, с когтями в прибыль ног,

      Иным