Время новых дорог. Александр Косенков

неторопливо открыл дверь кабинета. Сидевший за столом человек поднял голову и, разглядев вошедшего, нервно поднялся навстречу…

      Потом они сидели рядом за приставным столом и разглядывали фотографии, которые Пустовойт достал из портфеля. Нетребко вглядывался в них с гримасой тоскливо-раздраженного недоумения, за которой нетрудно было разгадать страх. Пустовойт, хотя и помнил наизусть каждую деталь, тоже с показным интересом рассматривал снимки, изредка чуть покачивая головой, словно переживал, и выражал сочувствие. Поваленные опоры, разрушенные бытовки, согнутые и сплющенные трубы, чуть ли не по самую крышу засыпанный камнями экскаватор, вывороченные вместе со шпалами рельсы…

      Огромные старинные часы в кабинете стали торжественно отбивать удар за ударом. Нетребко вздрогнул, раздраженно отодвинул от себя фотографии и спросил:

      – Чем еще порадуешь?

      – Какие уж тут радости? Условия экстремальные: сейсмичность, техники не хватает, люди наперечет…

      Пустовойт говорил, не поднимая головы. Это была еще одна его хитрость. Когда он заранее знал, что ответит собеседник, он либо смотрел в сторону, либо вообще головы не поднимал, и со стороны казалось, что он тщательно обдумывает каждое свое слово.

      – Без тебя знаю, – нетерпеливо оборвал Нетребко. – Как Зарубин?

      – С Зарубиным плохо, – быстро глянул на него Пустовойт и надолго замолчал.

      Нетребко, стараясь справиться с раздражением, не прерывал его молчания, ждал. Он хорошо знал Пустовойта и понимал, что сейчас тот скажет самое главное.

      – Считает, что проектировщики наломали дров…

      – Когда они не ломали? – не отводя глаз от Пустовойта, сказал Нетребко.

      – Говорит, проект никуда не годится.

      – Когда они у них были хорошие?

      – Строить там нельзя.

      – Даже так?

      – Пока это у него вывод для узкого круга, предварительные, так сказать, рассуждения…

      – Вот пусть их и оставит для себя – самый что ни на есть узкий круг получится.

      Пустовойт быстро глянул на Нетребко:

      – Он мужик не жадный, для себя одного не пожелает. Считает, все заинтересованные лица тоже должны принять участие.

      – Что ты заладил – «думает», «не пожелает», «считает»… – не скрывая больше раздражения, Нетребко швырнул фотографии на стол и поднялся. – Он может считать, что угодно. Меня его мнение совершенно не интересует.

      – Он собирается доложить его на коллегии.

      Сообщая это, Пустовойт не поднимал головы, но краем глаза внимательно следил за вышагивающим по кабинету Нетребко.

      – Пусть докладывает. Никто не пойдет на консервацию. Знаешь, сколько мы туда ухлопали?

      – Знаю, – сказал Пустовойт и стал складывать фотографии в портфель. – Но он, кажется, собирается настаивать на том, чтобы мы проинформировали инвесторов. Считает, они должны быть в курсе.

      Нетребко замер буквально на полушаге и некоторое время стоял не шевелясь, глядя через плечо на еще ниже опустившего голову Пустовойта. Потом неожиданно спокойно спросил:

      – Кто у него там в старых приятелях? Пайпер?

      – Он. Они в Норильске скорешились. Не перестает удивляться, что ты, а не Зарубин здесь обосновался.

      Неожиданно, скопировав голос и акцент, он пробасил:

      – Ваш перестройка совершенно не касался существа самый главный вопрос. Умный, деловой человек со своим мнением, у вас никому на хрена не нужен. Мы покупаем такой человек, вы выгоняйте. Это не есть умно. Это ошень-ошень дурацки.

      – Ты что, согласен с ним? – спросил Нетребко, снова садясь за стол.

      – Конечно, – не моргнув глазом, мгновенно ответил Пустовойт.

      – Думаешь, его можно купить?

      – Не думаю.

      – Какого тогда хера ты мне цитируешь?

      – Для раздумий.

      Заместитель министра, брезгливо сморщившись, отодвинул от себя старый портфель Пустовойта.

      – Ты когда-нибудь заменишь это свое ископаемое? Может деньжат не хватает? Могу занять. И вообще в каком виде ты являешься? Смахивает, знаешь ли, на демонстрацию.

      Пустовойт тоже хорошо знал своего собеседника, знал, что если тот резко меняет тему разговора, значит, принял решение и сейчас лихорадочно обдумывает, как бы подипломатичнее преподнести его подчиненному. А если дошло до дипломатии, значит, решение из тех, о которых стараются не говорить впрямую. Впрочем, еще поднимаясь сюда, он знал, какое это будет решение, и сейчас с тоской дожидался, в какой форме оно будет высказано. Да еще надо было делать вид, что с нетерпением ожидаешь распоряжения своего высокого начальства, не имея ни малейшего представления, как выкрутиться из опасно складывающейся ситуации.

      – Интересно, как тебя Елена пропустила? – изображая деловую задумчивость, спросил Нетребко.

      – Новая? – как бы между прочим поинтересовался Пустовойт и, увидев, как угрожающе сузились маленькие