Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг.. Юлия Кантор

еде, да на научных симпозиумах. А жаль: те снимки действовали красноречивее любых «беглых» рассказов экскурсоводов о военном лихолетьи. Глядя на них, тысячи разноязыких посетителей имели возможность увидеть, что делает с культурой война, порожденная чудовищной тоталитарной идеологией. И затем, оглядевшись по сторонам, восхитившись воссозданной красотой, даже самый нетронутый историческим знанием человек смог прочувствовать, какова цена – не материальная, но духовная – Победы. Победы над варварством.

      Для меня же то острое детское впечатление, застрявшее в памяти, вероятно, стало первым эмоциональным импульсом к пробуждению интереса к теме «музеи во время войны». Эта почти мазохистская тяга к погружению в официальные документы, списки разрушенных, опустошенных оккупантами музеев и потом возрожденных из пепла, мартирологи уничтоженного национального достояния и редкие свидетельства обретения то затихала на какой-то срок, то возвращалась с прежней остротой. «С войной покончили мы счеты», – строка из советской песни и 70 с лишним лет спустя после Победы отнюдь не является аксиомой. Счет продолжается: горький список российских утрат, в частности в сфере культуры, не закрыт, увы, до сих пор. Исчезновение многовекового национального духовного достояния нации равносильно потере генетической памяти. Развязав войну против нашей страны, нацисты стремились не только «освоить восточное пространство», но и лишить народ этой генетической памяти, а значит, будущего.

      Я писала книги и статьи о Второй мировой войне и предвоенном времени, неизбежно «натыкаясь» на следы «музейной» темы. Темы, казалось бы негромкой и непафосной. Увы, оставшейся в тени более броских сюжетов военной эпопеи. Хранители и реставраторы, экскурсоводы и технические сотрудники больших и малых музеев – все они находились на передовой невидимого фронта, фронта защиты национальной и мировой культуры. Как проходила эвакуация, каковы были официальные планы «разгрузки» музеев на случай войны и как их откорректировала реальность? Как принимали эвакуированных коллеги в тылу, куда размещали прибывшие сокровища? Как проходила «консервация» тыловых музеев, чьи помещения экстренно занимались госпиталями и другими военными учреждениями? Какой была повседневность музейщиков блокадного Ленинграда, когда предметы военного быта стали восприниматься как артефакты и кто инициировал их сбор? Как определялся ущерб, нанесенный отечественной культуре, и как планировалось его возмещать? Я искала ответы на эти и многие другие вопросы – в России и странах постсоветского пространства, в Германии и Финляндии… В разрозненных архивных коллекциях, в обрывочных и зачастую противоречивых сведениях очевидцев, в музейных фондах и кинохронике… Так годами по крупицам накапливался трудный, эмоционально заряженный материал для книги, которую вы держите в руках.

      Юлия Кантор

      Глава I

      Между правдой и мифом

      Музеи на идеологическом фронте

      «“Гитлер совершил гнусное и вероломное нападение и обрек себя на гибель”, – продиктовал Орбели сегодня [22 июня. – Ю. К.] корреспонденту “Ленинградской правды”. Оторвав взгляд от календаря, академик неожиданно произнес: “Наполеон, если не ошибаюсь, вторгся в Россию тоже в июне… двадцать четвертого июня?!”»[1] – даже если этот сюжет первого дня Великой Отечественной войны, воспроизведенный в хрестоматийно известной книге «Подвиг Эрмитажа», является апокрифом, он является знаковым. Как знаковым стало и появление в первые же сутки после начала нацистской агрессии на СССР песни «Священная война», в тексте которой явственно слышится отсыл к дореволюционной патриотической риторике. Так интуитивно интеллигенция уловила главное, вокруг чего готово было консолидироваться общество – борьба за независимость Отечества, далеко не у всех ассоциирующегося с социалистическим строем. А партийно-государственное руководство, уловившее этот, единственно верный импульс, впервые за почти четверть века существования советской власти, страны решилось на идеологический «реверс».

      Обрушившаяся на СССР 22 июня война в первые же дни выявила острую необходимость перестройки агитационно-пропагандистской работы. На фоне привычных идеологем, прославляющих советский строй и мобилизующих на защиту социалистического отечества, появились иные – подчеркивающие историческую связь СССР с дореволюционной Россией, с ее полководцами и былой ратной славой. Принято считать, что импульс этому направлению агитпропа на первых этапах Великой Отечественной дало выступление И. В. Сталина 3 июля 1941 г., в котором глава государства предпринял экскурс в прошлое: «История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало. Армию Наполеона считали непобедимой, но она была разбита попеременно русскими, английскими, немецкими войсками. Немецкую армию Вильгельма в период первой империалистической войны тоже считали непобедимой армией, но она несколько раз терпела поражения от русских и англо-французских войск и, наконец, была разбита англо-французскими войсками. То же самое нужно сказать о нынешней немецко-фашистской армии Гитлера. Эта армия не встречала еще серьезного сопротивления на континенте Европы. Только на нашей территории встретила она серьезное сопротивление. И если в результате этого

1

Варшавский С., Рест Б. Подвиг Эрмитажа: документальная повесть. Л., Лениздат, 1985. С. 15.