Ковчег Марка. Татьяна Устинова

дрыгал лыжами, и только после этого оглянулся. Кузьмич стоял в двух шагах, от возмущения даже шапку свою знаменитую сдернул, снег падал на голову, не таял, и нападало его уже порядочно, холмиком.

      – Ты бы лучше палки мои посмотрел, Кузьмич.

      – Чего на них смотреть, я сто раз смотрел! А идти сегодня нельзя. Ты прогноза не слышал, чокнутый!?

      – Шапку надень. Башку застудишь.

      – Марк, твою мать, нельзя сегодня! Метеорологи три раза предупреждали!

      – Мы с тобой дольше базарить будем.

      – Да не надо со мной базарить, я сказал – не пущу!..

      Из-за угла дома, вокруг которого метель уже намела небольшой сугроб, появился Вик и остановился в отдалении. Он не любил ссор и никогда в них не участвовал.

      Марк толкнулся тихонько, слегка, просвистел рядом с Кузьмичом – тот неловко, как куль, шатнулся в сторону, как будто Марк на самом деле мог его задеть, – и выскочил на лыжню. Её было почти не видно, снег усиливался с каждой минутой, как будто марля колыхалась между деревьями. И ветер налегал всё ощутимей.

      …Может, прав Кузьмич? Может, не ходить сегодня?..

      Если бы тот не стоял у него за спиной, не притоптывал на месте от возмущения, не сдергивал с бритой головы шапку, может, он и не пошел бы, а так…

      – Я на час, не больше.

      – Да пропади ты пропадом в лесу этом! Связи, может, уже через пятнадцать минут не будет, кто тебя спасать пойдет?! Я не пойду, точно тебе говорю!..

      Марк опустил на нос очки, толкнулся и пошел вполсилы, приноравливаясь к непривычным палкам. Вроде и скорость небольшая, а ветер сразу засвистел и заулюлюкал в ушах, острый снег заколол нос и щеки и как-то моментально стал забиваться под воротник. Не слишком приятно, и кожу теперь натрет до крови – ни умыться, ни побриться!.. Впрочем, какая разница.

      Трассу он знал так, что мог пройти по ней ночью с закрытыми глазами, связанными руками и ни разу не ошибиться.

      Он набрал скорость. Сейчас небольшой спуск с уклоном влево, потом короткий подъем, лощинка, очень неудобная, потому что в ней всё время заносит, и затяжная горка, которую нужно отрабатывать уже вовсю.

      Марк контролировал дыхание, даже принялся считать, чего не делал почти никогда со времен розовой юности – раз, два!.. Ррраз, два! Чуть посильнее. Раз, два! Еще чуть нажать, вот так, хорошо!

      Считал он потому, что в такую метель на самом деле еще не выходил ни разу, ему странно было, что он почти не видит лыжню, и это мешало, отвлекало от работы, которая только началась.

      …Кузьмич постоял немного, глядя под горку в лес. Никого и ничего уже не было видно, только снег сыпал прямо перед глазами и хотелось отдернуть его рукой, как занавеску. Потом посмотрел на часы, поднеся запястье почти к носу.

      Будем надеяться, что за час лыжню не засыплет окончательно. Чего там надеяться, когда ясно, что засыплет!.. Большой ладонью он крепко отер голову, напялил шапку, немного подумал, не плюнуть ли вслед, и плевать не стал.

      Кузьмич был суеверен, хотя никому и никогда в этом не признавался.

      Темная громада лиственничного дома, казалось, покачивается из стороны в сторону за пеленой только расходившейся метели, а лес за ним совсем пропал, сгинул, не стало его.

      Головой вперед, раздвигая метель, Кузьмич пошел к высокому, в несколько ступенек, крыльцу под резным затейливым навесом. Неопределенная тень приблизилась и остановилась в отдалении.

      – Чего ты там мнешься? – спросил Кузьмич, не оборачиваясь. – Ушел, да. А я чего могу?!

      От двери он все же оглянулся. Тени не было, исчезла.

      Он вошел в просторные сени, и, не отряхиваясь и не раздеваясь, рванул вторую дверь. Оттуда сразу пахнуло теплом и привычными запахами, кажется, даже где-то музыка играла. Марк, что ль, забыл выключить?..

      В просторном помещении было совсем темно, несмотря на то что на улице вроде день, и от этой темноты кромешной Кузьмич окончательно и сильно рассердился.

      …А что, свет нельзя зажечь?! Так и будем впотьмах ковыряться?

      В глубине коридора показалась высокая фигура в домашних пимах и расшитом свитере.

      – Ушел! – гаркнул Кузьмич, как будто фигура о чем-то его спросила. – Сказал, на час, не больше.

      Он сдернул куртку, с которой капало, швырнул ее на пол и пошел по коридору в самую дальнюю комнату. У двери содрал шапку и запулил ею в куртку. Молчаливая фигура, сделав неуловимое молниеносное движение, на лету поймала шапку, потом подошла и подняла куртку.

      Кузьмич медлил на пороге.

      – Генератор бы надо проверить, – помолчав, молвила фигура.

      – Без вас давно проверил!

      – Карабины?

      – В порядке карабины!

      – Военных нужно предупредить.

      – Ну, поучите меня, поучите!..

      Фигура еще какое-то время маячила в коридоре, а потом канула неизвестно куда.

      Кузьмич вошел в комнату, уставленную