Рисунки на асфальте. Виктор Голявкин

щаю ваше внимание на многочисленные плоские крыши домов… этот фактор, как вы сами понимаете, говорит о том, что осадков в нашем городе выпадает незначительное количество…

      – А это?

      – …эти красные цветы, товарищи, так называемые олеандры… Обратите внимание… вы видите громадную фигуру Кирова… Киров как бы стоит над бухтой… он приветствует этот чудесный город с этой горы… А сейчас мы снимемся на фоне нашего великолепного города, который расположен на берегу Каспийского моря, как вы сами видите, товарищи…

      – На фоне кораблика!

      – На фоне кораблика, товарищи, сняться нельзя, потому что он, как вы сами понимаете, не будет виден на фотографии.

      – Ой, почему же?

      – А потому, товарищи, что он на весьма далёком расстоянии находится от нас, что вы сами, естественно, видите.

      – А может, получится?

      – Нет, товарищи, я уже вам сказал, он не получится. Кто любит экзотику, садитесь на камни, а кто не любит, вот встаньте сюда, вот так… весь Баку будет как на ладони, что, вы сами понимаете, очень ценно… Фотографирую, товарищи, фотографирую, раз! Всё, товарищи. Разойдитесь, и в положенное время снова соберётесь для дальнейшего движения…

      Все расходятся. Я подхожу к отцу. Он вытирает платком лицо. Жара в нашем городе сильная.

      – Тебе чего? – спрашивает отец.

      – Очень редкая рама, – говорю я.

      – Опять рама?

      – Очень редкая, – говорю я.

      – Отстань, – говорит отец. – Все собрались? (Это он говорит не мне.) Продолжим шествие, товарищи…

      Все идут за отцом.

      – …я хочу обратить ваше внимание на то, что ветры в нашем городе дуют двести сорок дней в году… Но бухта, товарищи, расположена таким образом…

      Я плетусь сзади. Вся пыль летит на меня.

      Если он мне не купит эту раму, я просто не знаю, что мне делать, где мне деньги доставать тогда… Картины без рам – не картины. Вот я был в музее. Там все картины в рамах. Висят как настоящие. Напишу я потом картины масляными красками. А рам у меня не будет…

      – …отсюда, товарищи, с этой высоты, вы видите бульвар… которого раньше, как вы сами понимаете, не было… Было море… По этому факту вы можете себе представить, насколько обмелело море, которое даёт испарений… чтобы не соврать…

      – Неужели так обмелело?

      – Вот именно, товарищи… вы правильно заметили… оно обмелело именно до такой степени… И жара и время… которое, так же как и жара… постепенно…

      Все с удивлением смотрят на море. Качают головами и вздыхают.

      Я думаю о раме. Эта рама сейчас у меня перед глазами. Такую раму просто представить себе трудно! Потом такой рамы ни за что не найдёшь, уж в этом-то я уверен!

      – …изменения, всюду большие изменения…

      Пыли-то сколько!

      – …если вы не устали, мы можем пройтись…

      Неужели не устали? Я и то устал.

      – …отдохните и соберитесь для дальнейшего движения…

      Все расходятся, курят. Без конца говорят о том, до чего всё-таки удивительно обмелело море.

      Отец остался один. Я подхожу к нему.

      – Ты всё ещё здесь?

      – Такая рама! – говорю я.

      – Это бессмысленно – покупать какие-то рамы! – говорит он.

      – Если б ты видел эту раму! – говорю я.

      – И видеть не хочу, – говорит он.

      – Мне нужна рама!

      – Для чего?

      – Ты увидишь её! Увидишь! Я не знаю, что с тобой будет, если ты эту раму увидишь! Ты такую раму ещё никогда не видел!

      – У тебя нет картин, – говорит отец. – Ни одной нет картины. Господи! Зачем тебе рама?

      – Картины будут, – говорю я, – были бы рамы!

      Он смотрит на меня так, будто я вру.

      – Стал бы я покупать эти рамы, если у меня картин не будет!

      – Чтоб это было в последний раз!

      Он даёт мне деньги.

      – Ты увидишь её! – кричу я.

      – Ах, – говорит отец, – пошёл ты от меня со своими рамами!

      Самая большая рама

      Она стояла в коридоре, громадная, до потолка.

      Самая тусклая лампочка светила в этом коридоре. Самая прекрасная рама мерцала в полутьме. Покрытая пылью, увешанная тряпками, эта рама не сразу была заметна. На раме стоял горшок. Но я сразу заметил её. Протёр рукавом. Это была очень старая, очень красивая рама.

      Отец с матерью сидели в бабушкиной комнате и пили чай, а я всё ходил возле рамы в бабушкином коридоре. Я рассуждал про себя: «Если бы эта рама была нужна, на неё не ставили бы горшок. Не вешали бы тряпки. Она не стояла бы здесь в пыли. Но в то же время она, может быть, нужна. Она, может быть, пока стоит. А потом она будет нужна. Если бы это была не бабушкина рама, можно было бы