Рассказы 13. Дорога в никуда. Елена Ивченко

ицы каждый цветущий куст

      Притворяется полутроллем-полудраконом.

      Но уже на четвертом шагу ты войдешь во вкус

      И поладишь с миром неведомым, заоконным.

      Ничего невозможного нет и не будет, ведь

      Ты не просто ловец удачи, ты – гвоздь сюжета.

      Ах, мой юный любитель волшебных сказок, ответь,

      Разве ты никогда-никогда не мечтал об этом?

      Все как будто уже прописано, ты – герой,

      На твоей стороне медведи, орлы и маги.

      Не тебе ли обязан царством Король-под-горой?

      Не в твою ли честь в дальнем городе плещут флаги?

      …Домосед-романтик, ты выбрал путь, а теперь

      Ты шагаешь навстречу битвам и непогодам.

      И задернув уютные шторы, захлопнув дверь,

      На трехстах листах я слежу за твоим походом.

– Ренарт Фасхутдинов

      Константин Гуляев

      Дорога в никуда

      Может, когда-нибудь

      Найдется лучший путь,

      И время не беда.

      Ну а пока ты жив,

      Перед тобой лежит

      Дорога в никуда.

– А. Крупнов

      Перстень валялся в пыли.

      Шикарный, золотой, с зеленым переливчатым камнем, несусветно умопомрачительный перстень валялся в дорожной пыли, словно обглоданная косточка. Тычок принялся протирать глаза – перстень не исчезал. Настоящий золотой перстень! О Творец, неужели ты вспомнил обо мне?!

      Сверкая глазами, все еще не смея поверить в свое счастье, Тычок криво, неловко осел на землю и дотронулся до драгоценной находки самым кончиком дрожащей руки. Находка не исчезла, была твердой, настоящей и все такой же бесподобной. О, Творец…

      Гылькнув кадыком, Тычок поднял перстень, медленно осмотрел со всех сторон – зелень камня ветвилась темными прожилками, а сам камень был словно вплавлен в золото – и поднес к среднему пальцу. Надел. Снова глянул и зажмурился – голова шла кругом: впору пришлась находка, как прям на него и отливали! Впрочем, небеса не разверзлись, земля не треснула – все так же дул прохладный ветерок, да равнодушно шелестели чахлые деревца вдоль имперского тракта. Плевать им было на перстень, на прохожего бродягу и на его полуобморочное состояние.

      Любуясь своей облагороженной пятерней, Тычок меж тем лихорадочно прикидывал, куда девать находку. Последняя одежда, давным-давно раздобытая им незнамо где, карманов не имела. На пальце носить эдакую погибель? Перстень вдруг полыхнул зеленым и обратился свернутой вокруг пальца полуржавой проволокой с затейливым узелком посередине. Тычок вскрикнул подранком и вытаращил глаза. Первым его желанием было сорвать издевательскую проволочину да зашвырнуть подальше, но, придя в себя, он не стал ничего срывать. Издевательством тут и не пахло: перстень явно магический и, похоже, куда умнее своего нового хозяина. Возможно, перед скупщиком он снова озолотится – Тычок надеялся на это всеми силами души, изрядно оскудевшими за годы бродяжничества. Отдышавшись и успокоив взбеленившееся сердце, он продолжил свой путь, пыля по тракту босыми ногами, бестолково поглядывая по сторонам да размышляя над превратностями судьбы. Вот они-то как раз и являлись форменным и изощренным издевательством.

      Дороги, как водится, имели направления. Лишь путь истинного бродяги вел в никуда – Тычок брел по бесконечным имперским трактам куда глаза глядят и познавал мир. Познавал и исследовал: саму дорогу, капризы погоды, мнения людей, встреченных на пути, – словом, весь несовершенный, неудобный для пребывания мир, родившийся по странной, изощренной прихоти Творца. Вопрос завтрашнего дня всегда был не «куда», а «почему», а также «как бы мне пережить эту ночь» и «чего б пожрать». Направление пути исследователя не интересовало.

      Тычок планировал выйти к ближайшему поселению до заката, но солнце все ниже склонялось к холмам, и бродяга все тоскливее вглядывался вдаль: а ну как рвануть напрямки? Только знать бы, в какую сторону. Он совершенно не помнил этих мест: Трастмор должен стоять где-то к северу, а шумный Коллвинд – к западу, но сами города его не интересовали. Соваться в крупные поселения резону нет: стража лютует в последнее время, бродяг плетьми охаживает. Вот на близлежащих хуторах он чувствовал бы себя вольготно – но где они, ближайшие, понятия не имел. В давешнем трактире, где его до нитки обчистили в карты местные пройдохи, баяли, будто слева от тракта народ селится охотнее, леса там побогаче. Но налево сплошь тянулись унылые холмы, заросшие густым кустарником. Свернуть? Разве что к шакалам да кикиморам на обед. Где там леса, где хутора? Совсем разума лишились убогие, брешут напропалую, шавки подзаборные. А может, и правильно, что брешут, – бродяг приблудных им не надобно. Справа от тракта вдали темнел лес. С голодными медведями да лешими, буреломами и непролазными чащами. Опять на сырой земле ночевать, от каждого шороха вздрагивать. Ну ничего, перстень продам – куплю сараюшку, а то и дом с садом. А что я в этом доме делать буду?.. А ночевать я там буду! В покое