Одна шестьсот двадцать седьмая процента. Майк Гелприн

ева, Китаец раздал. Игра шла уже третий час, и пока ни одному из троих не удалось ни ухватить за горло шалавую девку Фортуну, ни закентоваться с ее родным братцем – пижонистым мальчиком Фартом.

      – Прошелся. – Ерш небрежно бросил в центр стола видавшую виды купюру.

      – Дал и я, – поддержал Гнилой, уравняв ставку. – По лобовой хожу, по тузу.

      – Кайся, грешник, туз в лобешник, – усмехнулся Китаец. Прикрыв свои карты ладонью, он уколол их взглядом из-под блатного прищура. Побарабанил пальцами по столу, изображая нерешительность, и сказал: – Десять в гору, господа фраера.

      Китаец отсчитал десяток купюр из лежащей перед ним стопки и вальяжно бросил их в банк.

      – Замерил, – без раздумий уравнял ставку Ерш.

      Теперь настала очередь Гнилого. Мусоля в губах наполовину скуренную сигарету, он изучил свои карты, покивал нечесаной башкой и сказал:

      – Десять и сто по рогам.

      – Зарыл, – сдался Китаец, бросив карты в колоду. – Сражайтесь, пацаны, наша не пляшет.

      – Сто, и тебе… – Ерш замялся, затем решительно сгреб лежащие перед ним деньги и, не считая, двинул в банк. – И тебе всю мебель.

      – Всю мебель, говоришь? – Гнилой подарил партнеру тусклый взгляд невыразительных, вечно слезящихся от трахомы глаз. – А если я оберну?

      – Не пугай – пуганый, – жестко проговорил Ерш. – Лавэ есть? Оборачивай.

      – Лавэ? – Гнилой жадно затянулся и выпустил дым через нос. – Лавэ-то есть. – Он достал из внутреннего кармана засаленного пиджака внушительную пачку долларов. – Зеленые, – констатировал Гнилой. – Здесь двадцать кусков. Потянешь?

      – Ни себе хрена, – присвистнул Китаец. – Ни хрена себе заварили секу.

      – Сека губит человека, – согласился Гнилой. – Так потянешь?

      Ерш вновь проверил пришедшую комбинацию.

      – Проиграю – должен буду, – угрюмо сказал он. – Ставь.

      – В долг здесь не катают. – Гнилой заплевал окурок и бросил его на пол. – Если засадишь, ответить придется.

      – Как ответить?

      – Как положено – отработаешь. – Гнилой повернулся к Китайцу. – Прав я?

      – Прав, – подтвердил тот. – Просадишь – отработать придется. Дело тебе найдем.

      – Ну?! – насмешливо спросил Гнилой. – Годидзе?

      – Пошло, – выдохнул Ерш. – Ставь бабки на кон.

* * *

      Не люблю я ночные смены. Впрочем, кто их любит, разве что стажеры, но у них эта нелюбовь еще впереди…

      – Здравствуйте, Олег Саныч, – не дала додумать Галка. – Что-то вы сегодня, мне кажется, немножко помятый. Не выспались? А может быть, – Галка сделала страшные глаза, – вам кто-нибудь мешал спать? Точнее, мешала?

      Ох уж эти стажеры. Тот факт, что большинство сотрудников «Ангехрана» ни с кем не спит, от них скрывают. Вернее, не то что скрывают, а, скажем так, замалчивают. Рано или поздно стажеры станут сотрудниками. Не все, конечно, и даже не половина. Меньшая часть. И совершенно ни к чему делать эту часть еще меньше, запугивая молодняк слухами о, прямо скажем, скудной, а то и вообще никакой интимной жизни будущего ангехранца.

      – Кофе сотвори, – попросил я и, обогнув Галку, двинулся в диспетчерскую. Семен, мой сменщик, едва сдерживая зевоту, пожал мне руку.

      – Ну как? Красные в городе? – отпустил я дежурную шутку.

      Красным светились точки на экране монитора, отображающего карту района. Светились лишь в том случае, если индикатор клиента диагностировал критическое состояние – то, в котором тот становился опасным для окружающих. В тот момент, когда желтая точка краснела, и начиналась наша работа. С желтым мы не боролись. Он означал, что клиент готов покраснеть, но лишь потенциально, а значит, не наверняка. Ну а специфика наших подопечных такова, что, когда желтый цвет менялся на нейтральный зеленый, куратор лишь пожимал плечами в недоумении. Адекватное состояние клиентам «Ангехрана» было, мягко говоря, несвойственно.

      – Все как обычно, – устало сказал Семен. – Среднестатистически. Восемь покраснений за день. Одно серьезное, остальные так, чепуха.

      – Что за серьезное? – лениво поинтересовался я.

      – Да Баран ширнулся и вылез поутру из притона. С пером.

      – Баран, Баран… – принялся вспоминать я. – Это такой рыжий верзила, отмотавший червонец за вооруженное ограбление?

      – Да нет. То Козел. – У Семена была феноменальная память. – Он же Козлов Иван Николаевич. А Баран – педофил, развратник, пятнашку строгого мотал.

      – Вспомнил, – сказал я. – Давно не слышно было сволочуги. Выполз, значит, на свет божий. И что?

      – Да ничего. Все линии сходились на том, что встретит он нынче ночью малолетку. Пока альтернативную линию в третьем слое отыскал, пришлось попыхтеть. Так что Баран сейчас зеленый, как молодой салат.

      Я кивнул. Зеленый означало, что Баран нарвался. Неважно на что. Отыскал ему Сеня линию, приведшую к упавшему