Комонс II. Игра по чужим правилам. Борис Батыршин

а краю поля, шагах в тридцати, рядом с грудой всякого барахла, отблёскивает тусклым пятидесятилитровая молочная фляга с надписью «для питья». Флягу наполняли всего пару часов назад, и вода – ледяная, колодезная – наверняка ещё не успела нагреться на солнце.

      На крышке фляги пристроились мятые кружки – белая эмаль изнутри откололась, оставив уродливые чёрные пятна. На это, конечно, плевать, но не хочется выбиваться из взятого рабочего темпа – потом будет только хуже, придётся заставлять себя плестись назад и снова становиться на грядку. Нет уж, лучше дождаться, когда доберёшься до конца поля, и вот тогда – законный перекур, можно и попить со всем удовольствием…

      «Перекур» – это, конечно, только так говорится. Среди школьников курящих не так много, и они пока не рискуют собираться кучками и дымить открыто. В сторонке, отвернувшись – дело другое. «Перекур» – это значит, что можно сбегать в кустики, напиться холодной воды из фляги, потянуться, разминая ноющую от вечно скрюченного положения поясницу, а то и просто улечься на пыльную траву, закинуть руки за голову и бездумно пялиться в белёсое от жары полуденное небо.

      Всё это, вместе с проживанием в сельском общежитии (наскоро подготовленное к визиту «москвичей» помещение местного клуба), вечерами с простуженным кассетником и «плодово-ягодной» бурдой из сельпо – всё это и называется «летняя производственная практика».

      Забавно, но в прошлой жизни я её пропустил. Дело в том, что набор «в колхоз» был делом сугубо добровольным, и я предпочёл остаться в Москве и проходить «трудовую повинность» в расположенном поблизости «Универсаме», где мы две недели кряду таскали лотки со свежевыпеченным хлебом в «булочном» отделе. Вот как сейчас, наверное, таскает Миладка – её в колхоз не пустили, запротестовали родители. Аст тоже «в тот раз» не ездил – мать взяла его с собой в Казахстан, в геологическую партию, что и было зачтено с предъявлением соответствующей бумажки. А вот на этот раз – отказался, изрядно удивив мать. Экзамены он сдал ни шатко, ни валко, едва-едва хватило для того, чтобы остаться в девятом – и сейчас пыхтит на соседней грядке, один за другим выдёргивая неподатливые сорняки.

      Дальше, через две грядки от меня, старается Нина – одна из наших «комиссаров», маленькая, чуть полноватая, с пышными формами, брюнетка из пединститута.

      Почему – «комиссары»? Да потому, что практика наша организована довольно необычно. Вместо привычных школьных педагогов, надзирающих за порядком и организующих наш быт, труд и досуг, вместе с нами «в колхоз» отправился «педагогический отряд» из пединститута имени Крупской. «Комиссары» – это их фишка, как и ежевечерние посиделки у общего костра с гитарой, и брезентовые куртки-стройотрядовки с нашивками «Педотряд-79». Мне подобные это знакомо: сам по прошлой жизни много и плодотворно общался с ростками неформальной педагогики, робко пробивавшимися на почве крапивинской «Каравеллы» и московского «Дозора». Здесь же вполне официальная инициатива институтского комитета комсомола: кто-то выдвинул рацпредложение испробовать новейшие педагогические методы (ага, новейшие, Макаренко читайте), получил поддержку – и дело в шляпе.

      Большая часть «педотрядовцев» нам знакома – проходили практику в нашей школе в третьей, весенней четверти. Вряд ли это случайность. Что ж, тем лучше – два десятка школьников из двух девятых классов (в них, как и обещали, свели четыре восьмых), пять девушек и двое парней, а так же двое институтских преподавателей, на роли старших практики. Наших классных руководительниц, что Галину, что Татьяну Иосифовну, не взяли по каким-то высшим педагогическим соображениям. Те очень расстроились, но клятвенно пообещали навестить своих «ребяточек». Мы ждём.

      За спиной крякает клаксон. Я оборачиваюсь – совхозный бортовой ГАЗ-53 с голубенькой кабиной и белой щелястой «мордой» остановился у краю поля, там, где стоит фляга с водой. Задний борт уже откинут и оттуда вылезли Ритка Дымшиц и ещё две девчонки, работающие на пищеблоке. Суетятся, помогая парням-дежурным выгружать из кузова здоровенные зелёные армейские термосы с кашей и борщом, Ритка уже расстелила на траве большую клеёнку и выкладывает на неё нарезанные кирпичи серого хлеба, охапки алюминиевых ложек и вилок, расставляет стеклянные солонки и аккуратно раскладывает большие пучки зелёного лука.

      – Эй, трудовая молодёжь! – весело кричит из кузова «ГАЗона» начальник практики Рудольф Сергеевич, институтский «физкультурник». – Шабашьте, обед продвезли! Кто тут самый голодный – налетай!

      Обычно наш трудовой день на лоне подмосковной природы начинается так:

      Мы с Астом встаём на час раньше одноклассников, выбираемся в окошко и бодро рысим к околице, где за жиденьким ивняком бежит, перекатываясь на топляках и песчаных бродах, речка, за которой, на низком берегу, раскинулись заливные луга. Скатываемся с песчаного откоса, с разгону, вздымая тучи брызг, пересекаем неторопливые, хрустально-прозрачные струи и дважды обегаем луг по периметру. Затем возвращаемся к броду, и на песчаном пляже принимаемся за упражнения. Их немного – в основном, растяжка. После чего выуживаем из густого ивняка припрятанные там дубинки – одиночная разминка, отработка приёмов, пять минут свободного боя.

      И – в воду!