Кащеево царство. Вадим Волобуев

к таковое бедствие могло учиниться, вернувшиеся отвечали неохотно, пеняя на каких-то бесов и демонов. Когда же приступали к ним старосты да игумны, вопрошая подробно, удальцы прятали глаза и твердили только: «Сатана взбаламутил. Кабы не он, одолели бы нехристей». «Что ж вам, с самим чёртом биться пришлось?», – не унимались новгородцы. Вернувшиеся кивали, отвечая согласно, что чёрт не чёрт, а исчадия ада там были точно, и сильно вредили делу христианскому. «Да как же они выглядели, исчадия-то эти?» – допытывался народ. Здесь рассказчики говорили разно, но у всех глаза наполнялись лютой злобой.

      Начиналось же всё за здравие. В лето, когда преставился новгородский владыка Гавриил, у врат Святой Софии воевода Ядрей бросил клич, призывая удальцов сбираться в поход на далёкую Югру, в край, где лоси и белки сыпятся из туч, а самоедь безъязыкая через дыру в скале торгует пушниной, меняя её на железо. «Пойдём, братцы, к Полунощному морю, пощиплем тамошний люд, ударим мечами о железные створы, нагрузим лодьи заволоцким серебром». Триста добрых ратников собрал он для этого дела. Были здесь бояре Яков Прокшинич и Завид Негочевич, были житьи люди Сбыслав Волосовиц и Савелий с Ярышевой улицы, были и поп с поповичем – Иванко Леген да Моислав Олисеевич, сын гречина, бросавшего жребий, когда решалась судьба осиротевшего владычьего трона. Были и другие, всех не перечесть. Снарядили семь ящероносых стругов, запаслись нартами, тёплой одёжей и лыжами – расчёт был на зимний набег, пока бескрайние югорские болота скованы льдом, а гнус прячется от лютых морозов по клетям да амбарам. Перед отплытием отслужили молебен, обещались вернуться в конце зимы. Мыслей о долгой войне не имел никто, даром что семи вёсен не минуло, как перебили новгородских данщиков по всему Югорскому краю. Ну да на всё воля Божья.

      По Волхову спустились в Ладожское озеро, оттуда Свирью перемахнули в озеро Онежское, завернули в Вытегру, перетащили суда до озера Белого, доплыли до Шексны, из неё попали в Кубенское озеро, а из него – в Сухону, из Сухоны же – в Вычегду, а из Вычегды – в Вымь. Там снова сошли на берег, переволокли струги в Ижму, а от Ижмы протянулся водный путь до самой Югры. Шли, однако ж, не прытко, высматривая зырянские кочевья да место, где можно схоронить на зиму корабли.

      Погода в миг посуровела. Когда выходили из Новгорода, был самый разгар «бабьего лета», немногие шмели ещё летали над увядающими лугами, а с диких яблонь опадали подгнившие плоды. Небо так и норовило разразиться дождём, но если в просвете между туч выплывало солнце, становилось жарко и душно. В Онежской земле почувствовалось первое дуновение студёного ветра, а на Сухоне осень вошла в полную силу. Зарядили ливни, берега развезло в грязи, с корявых северных берёз пооблетала листва. Чем дальше в Заволочье, тем неприветливее становилась природа. С обеих сторон надвинулись еловые и сосновые чащи, по пути то и дело попадались размокшие коряги, осклизлые пни и полумёртвая сорга, искорёженные ветром лиственницы выпрастывали над водой корни, словно тщились ухватить проплывающие струги. Откуда-то издалека трубно звали кликуны, меж деревьев спугнутыми призраками вспархивали синицы. Местность пошла гористая, обтёсанные ветрами и водами каменные кручи взирали на удальцов чёрными глазницами пещер, нередки стали отмели и буруны, с неба посыпался мокрый снег. «Идём прямиком в Кащеево царство», – угрюмо шутили ратники.

      Перевалив кряж, попали в область сплошных болот и мелкого ельника. Вода кое-где начала поблёскивать ледком, оставшаяся с лета паутина на ветвях колыхалась истрепавшимся мочалом. Иногда встречались запруды, устроенные чудинами. В них плескалась рыба, а рядом, скрытые пожелтевшими зарослями багульника и лозняка, покачивались лодки.

      Углубившись в заволоцкие земли, Ядрей стал осторожен, понимал – закончились родные славянские чащи, и начались чужие, пермяцкие. И люд здесь был другой, и боги не те, и дух непривычный, болотный, точно от гнили какой. На ночь воевода ставил струги подале от чудинских павылов, чтоб ушкуйники – ребята бойкие – от излишка силушки не пустили с дымом какую деревеньку. Ссориться с зырянами было ни к чему – неведомо ещё, сколько воев в Югорской земле ляжет, а тут, на возвратном пути, лучше иметь друзей, чем врагов. Зыряне и так не шибко новгородцев привечали: то данщики от них придут, то монахи, то ратники. Всем подай, всех накорми, а на плечах-то ещё Югра сидит, тоже своего требует. Потому и стерёгся воевода: не давал безобразничать ратникам, да ещё куны с собой прихватил – за оленей платить, чтоб воям на своих плечах поклажу не тащить, когда придётся на берег сойти. Чудинам, конечно, от этих кун ни холодно ни жарко, божкам своим разве на требы положить да бабам бусы сладить, проку немного. Но всё ж лучше, чем ничего. А олени ратникам ой как нужны. От коней в Югре какой толк? Да и не возьмёшь с собой много коней-то, всё равно кормить нечем. Зато олени – самое то. Тем паче, до Камня реки уже встанут, придётся посуху идти. Вот и надо было думу думать: с каким племенем урядить, чтоб обменяло оленей на новгородское серебро.

      Созвал воевода на совет вятших людей, начал спрашивать – где струги приткнуть да в каком павыле скотину набрать. Житьи люди Сбышек да Савелий, отродясь в Заволочье не бывавшие, лишь поглядывали исподлобья на бояр да отмалчивались. Завид Негочевич, даром что знатен был и угодья большие в Заонежье имел,