Мороз, Красный нос. Николай Некрасов

ей раздружился,

      Что заботам текущего дня

      И забавам его подчинился.

      Для житейских расчетов и чар

      Не расстался б я с Музой моею,

      Но бог весть, не погас ли тот дар,

      Что, бывало, дружил меня с нею?

      Но не брат еще людям поэт,

      И тернист его путь, и непрочен,

      Я умел не бояться клевет,

      Не был ими я сам озабочен;

      Но я знал, чье во мраке ночном

      Надрывалося сердце с печали

      И на чью они грудь упадали свинцом

      И кому они жизнь отравляли.

      И пускай они мимо прошли,

      Надо мною ходившие грозы,

      Знаю я, чьи молитвы и слезы

      Роковую стрелу отвели…

      Да и время ушло, – я устал…

      Пусть я не был бойцом без упрека,

      Но я силы в себе сознавал,

      Я во многое верил глубоко,

      А теперь – мне пора умирать…

      Не затем же пускаться в дорогу,

      Чтобы в любящем сердце опять

      Пробудить роковую тревогу…

      Присмиревшую Музу мою

      Я и сам неохотно ласкаю…

      Я последнюю песню пою

      Для тебя – и тебе посвящаю.

      Но не будет она веселей,

      Будет много печальнее прежней,

      Потому что на сердце темней

      И в грядущем еще безнадежней…

      Буря воет в саду, буря ломится в дом,

      Я боюсь, чтоб она не сломила

      Старый дуб, что посажен отцом,

      И ту иву, что мать посадила,

      Эту иву, которую ты

      С нашей участью странно связала,

      На которой поблекли листы

      В ночь, как бедная мать умирала…

      И дрожит и пестреет окно…

      Чу! как крупные градины скачут!

      Милый друг, поняла ты давно —

      Здесь одни только камни не плачут…

      ……………………….

      Часть первая

      Смерть крестьянина

I

      Савраска увяз в половине сугроба —

      Две пары промерзлых лаптей

      Да угол рогожей покрытого гроба

      Торчат из убогих дровней.

      Старуха в больших рукавицах

      Савраску сошла понукать.

      Сосульки у ней на ресницах,

      С морозу – должно полагать.

II

      Привычная дума поэта

      Вперед забежать ей спешит:

      Как саваном, снегом одета,

      Избушка в деревне стоит,

      В избушке – теленок в подклети,

      Мертвец на скамье у окна;

      Шумят его глупые дети,

      Тихонько рыдает жена.

      Сшивая проворной иголкой

      На саван куски полотна,

      Как дождь, зарядивший надолго,

      Негромко рыдает она.

III

      Три тяжкие доли имела судьба,

      И первая доля: с рабом повенчаться,

      Вторая – быть матерью сына раба,

      А третья – до гроба рабу покоряться,

      И все эти грозные доли легли

      На женщину русской земли.

      Века протекали – все к счастью стремилось,

      Все в мире по нескольку раз изменилось,

      Одну только Бог изменить забывал

      Суровую долю крестьянки.

      И все мы согласны, что тип измельчал

      Красивой и мощной славянки.

      Случайная жертва судьбы!

      Ты глухо, незримо страдала,

      Ты свету кровавой борьбы

      И жалоб своих не вверяла, —

      Но мне ты их скажешь, мой друг!

      Ты с детства со мною знакома.

      Ты вся – воплощенный испуг,

      Ты вся – вековая истома!

      Тот сердца в груди не носил,

      Кто слез над тобою не лил!

IV

      Однако же речь о крестьянке

      Затеяли мы, чтоб сказать,

      Что тип величавой славянки

      Возможно и ныне сыскать.

      Есть женщины в русских селеньях

      С спокойною важностью лиц,

      С красивою силой в движеньях,

      С походкой, со взглядом цариц, —

      Их разве слепой не заметит,

      А зрячий о них говорит:

      «Пройдет – словно солнце осветит!

      Посмотрит – рублем подарит!»

      Идут