Проза Дождя. Александр Попов

is>Смена мест разнообразит. Книга без движения – узник. Выбор – великая вещь. Книга знает, в чьих руках раскрыться.

      С чего начинается книга? Со слова? Нет! С поклона. Молитва необходима, как воздух. Книга: и окно, и двери, и дом, и тайна тьмы от света.

      Книга без читателя – зеркало. Человек из книги вышел, в ней и останется. Всё пишет и всё читается. Понимает мало кто. А зачем? Понимание мешает смыслу. Страницы, что ноги, – если читатель не нравится, книга одна сбежит.

      Материнство – смысл света. Тополиная клейкость листов заимствована у весны. Лето в полдень, там читатель задыхается от зноя текста. Осень в каждой строке. Зима за книгой. Книгинями зовут тех, из чьих рук посчастливится взять в глаза, открыть, наклониться и уйти из себя.

      Предисловие

      Автор неизвестен. Вернее, его все знают.

      Он – дождь.

      Дождь – жанр. Он не привязан ни к земле, ни к людям, ни к небу.

      Пока идет, он – дождь.

      Человечество – тоже дождь. Оно то есть, то его нет.

      Главные минуты у людей – в дожди. Они их ждут, и те им верят.

      Дождь – попытка любви между небом и землей.

      Есть автор, тело – текст.

      Нет автора – дождь.

      Прежде считал, что кроме имени иметь что-то еще нескромно. Сейчас и имя – роскошь. Дело! Дождь – дело, вот и иду.

      Поэзия – воздух. Вода – проза. Дождь – между.

      Он не единственен. Кроме дождя свободны снег, листопад и пальцы влюбленных.

      У авторов первая буква – «я», у дождя она как в азбуке – последняя.

      У авторов: книги, гонорар, слава. У дождя – радуга.

* * *

      Не в дождь я одинок. Не в дождь даже думать не могу. Одиночеством не думается. Спасают сны.

      – Ты кто?

      – Копия.

      – Копия чего?

      – Истины.

      – А где она, истина?

      – Она тебя забыла.

      – А как выглядит, на что она похожа?

      – На зеркало.

      Той истины, которую ищу, о которой думаю, мечтаю, давно нет. Она ушла, как всё уходит. А на новую осмелиться не могу. Одиночеством не думается. Если истина не ищет меня, значит, кого-то из нас нет. Дождя нет, и меня нет тоже. А истина в прихожей, ей там темно и одиноко.

      Я не прав, кроме снов есть еще память. У нас в доме не было зеркала, бабушка считала, что зеркала приносят несчастье.

      – Бабушка, а где истина?

      – Она всегда с тобой.

      – А я ее не видел.

      – И не увидишь.

      Она была в ненастроении, и я ничего не понял. Когда она уезжала от нас к своей младшей дочери, позвала меня к себе, обняла и прошептала:

      – Истина, внучок, это спина.

      – Она от меня отвернулась?

      – Нет, она всегда у тебя за плечами.

      Киоск «Союзпечати»

      – Что угодно?

      – Ни в линейку, ни в клетку, желательно – в дождь…

      – Извините, в него нет.

      – Вы высуньтесь – и будет.

      Обрывки биографии

      Океан – роман. Море – рассказ, я не то и не это. Я – дождь. Для того чтобы прочесть моря и океаны, требуются корабли, они не у всех. Зонт – зов на дождь. Разверните, и я пойду для вас.

      Каждые сутки, в сумерки, без одиннадцати восемь, я рождаюсь. Там моя родина во времени. Мне повезло, нынче на календаре 2012 год. Мне всего двадцать три. Я умру молодым.

      Пространство пролетел давно. Родина – время. Оно отмерило четыре века, подумало и еще десяток лет накинуло.

* * *

      – Какие книги на ваших полках?

      – Моря, океаны, реки, озера, пруды, арыки, лужи.

      – А вы кто?

      – Я – дождь.

      Место

      На моей стороне никого нет, не идут на мою сторону. А может, и сама сторона отсутствует? Я там, где дождь. Без дождя не выхожу из дому. Он и посох в пути, и друг, и собеседник мой. Мест в мире много, и времени достаточно, да вот только редкие места и нечастое время человеком именуются. Все места под солнцем людьми заняты.

* * *

      На воле памятник Мандельштаму изуродовали, руки откололи, сломали нос. Добрые люди починили его и отправили на зону. Там он жив и здоров до сих пор, стоит себе и стоит. Зэки с него пылинки сдувают, почитают за крылья на волю.

      Ублюдки

      Она лежала на самой верхней полке, я на нижней прятался от холода. Мы только-только начали выходить из детства. Нас лишили свободы и везли в неволю. Мы всё понимали, сказать не могли, слова еще не доросли до нас. Хлеб съеден, кипяток остыл, храп, бормотанье и стыков суд.

      – Хочешь