Поцелуй сумрака. Сара Гудман

ю яму. Затем осторожно опустила в холодную землю шляпную коробку и смотрела на нее, пока снег припорашивал ей ресницы.

      Вытащив тонкую цепочку из-под сорочки, она дрожащими пальцами расстегнула застежку, и в грязную ладонь скользнуло золотое кольцо.

      Она скрывала его месяцами. Теперь оно будет скрыто навеки.

      Девушка сняла крышку с коробки. Ее содержимое было спрятано под клочком ткани, оторванной от старого стеганого одеяла. Она не заглядывала под тщательно подоткнутые края. Она уже поцеловала идеальные крошечные губки, запомнила очертание закрытых глазок младенца и пушистые волосы оттенка розового золота. Кольцо скатилось с ладони на ткань. Девушка закрыла коробку и наблюдала, как снег медленно укрывал маленькую могилу.

      Затем поднялась на ватных ногах. И, не оглядываясь, ушла в бурю.

      1

      Июнь, 1907 год

      В пассажирском вагоне было тесно, как в новеньком сапоге, и жарко, как в шестом круге Ада.

      В качестве прощального подарка приют вручил нам по комплекту одежды, но поскольку я старше, мне также досталась красивая шляпка: широкополая, украшенная искусственными цветами – все в соответствии с последними тенденциями в моде. Я сняла ее и обмахнула вспотевшее лицо. Вряд ли там, куда мы направлялись, нужно выглядеть стильно.

      Сквозь открытые окна в поезд ворвался влажный ветер. Я не осознавала, что вполуха прислушивалась к царапанью перьевой ручки по бумаге, пока звук внезапно не оборвался. Лайла оторвалась от своего занятия и взглянула на меня с капелькой чернил на кончике вздернутого носа.

      – Мне только что пришла в голову замечательная идея для истории! Нужна еще бумага. – Она показала ручкой на небольшой сундук у моих сапог.

      – Что, опять? – Вздохнув, я убрала ноги, чтобы она в десятый раз откинула крышку. Лайла принялась искать чистую бумагу, и страницы с шелестом соскользнули с ее колен.

      – Нужно немедленно все записать, пока я не забыла! – объяснила моя младшая сестра со всей серьезностью, свойственной одиннадцатилетним девочкам.

      – Только осторожно, не переверни книги отца. И сотри чернила с носа.

      Вытерев лицо рукавом, Лайла отодвинула в сторону потрепанные экземпляры «Лечение в общей практике» Бекмана и «О профилактике туберкулеза» и достала сложенный лист цвета слоновой кости.

      – Можно взять это?

      Между ее пальцев было зажато мое письмо о принятии в Университет Святого Лаврентия. Я с трудом сглотнула и забрала его.

      – Поищи что-нибудь другое, ладно?

      Она продолжила копаться в сундуке, а я взглянула на величавый фирменный бланк, вспоминая свое ликование при первом прочтении. Казалось, будто сам ангельский хор пропел первую строку: «Мы с удовольствием принимаем ваше заявление о поступлении…», за коей следовало описание стипендии, полученной за академические заслуги.

      Я столько ночей училась до седьмого пота, горящих глаз и погасшей свечи; столько мечтала о том, как мы вернем себе место в обществе, – и все напрасно.

      Разгладив страницы, я осторожно вложила письмо в выцветший сборник сказок, который родители читали мне перед сном. Умостившись на кровати между ними, я обводила слова, которые они зачитывали, и делала вид, будто мои крошечные пальцы оживляли мудрых дев и храбрых принцев. Ныне же те деньки казались далекими и ненастоящими, как волшебные сказки, которыми они полнились.

      Я повернулась к Лайле – та снова что-то быстро строчила.

      – О чем твоя новая история?

      Сестра постучала ручкой по чистой бумаге на коленях.

      – О девочке, которая отправляется в путешествие по неведомому морю. В конце концов ее прибивает к берегу, где все зачарованно… даже небо. А облака – из сахарной ваты.

      Я обвела взглядом переполненный грязный вагон, подпрыгивающий на рельсах.

      – Почему ты никогда не пишешь о том, что может произойти в реальности?

      Лайла подняла на меня полные жизни карие глаза.

      – Как же, наверное, скучно в твоей голове, Верити. У тебя совсем нет воображения.

      – От богатого воображения одни неприятности, – парировала я.

      В голову невольно закрались воспоминания о папе, каким он был раньше. До того, как граница между реальным и вымышленным размылась в его разуме, и из каждого закутка выползли кошмары, которые видел только он.

      Я перевязала ленту на кончике светло-рыжей косы Лайлы. Когда папино безумие усугубилось, забота о том, чтобы мы не остались голодными и голыми, легла на мои плечи, и у меня совершенно не было времени предаваться фантазиям.

      – Не грызи ногти! Одному Богу известно, сколько микробов в этом поезде. Настоящая чашка Петри на колесиках.

      Лайла вздохнула.

      – Ты самая строгая сестра в мире.

      – Скорее всего, – согласилась я, прислоняя голову к окну. – Но кто-то же должен позаботиться о нашем выживании.

      За мутным стеклом до