Самсон и Надежда. Андрей Курков

он увидел его, падая в придорожную канаву, успел протянуть руку, поймать и зажать в кулаке. А прямо на дорогу рухнул отец с разрубленной надвое головой. И лошадь припечатала его еще раз к земле подкованным копытом задней ноги. После чего наездник шпорнул ее и рванул вперед, где с десяток бегущих горожан сами бросились в канавы по обе стороны, понимая, что их ждет. За ним – еще пять всадников.

      Но Самсон их уже не видел. Он лежал на склоне канавки, левой ладонью упершись в мокрую землю и опустив голову на подложенный под нее кулак правой руки. Рана на голове горела, горела громко и звонко, словно кто-то нарочно над ней лупил молотом по стальной рельсе. Горячая кровь лилась по скуле на шею, затекала за воротник.

      Снова закапал дождь. Самсон поднял голову. Посмотрел на дорогу. Увидел откинутую подошвой к нему ногу отца. Темно-синие пуговичные английские ботинки, даже измазанные грязью, выглядели благородно. Отец их носил постоянно и бережно уже шесть лет, с 1914-го, когда, испугавшийся начала войны, торговец обувью на Крещатике сбросил цену, справедливо полагая, что война – не лучшее время для продажи модных товаров.

      Он не хотел видеть мертвого отца полностью, с разрубленной головой. Именно поэтому попятился по канаве, не разжимая кулака с ухом. Выбрался на дорогу, но распрямиться не смог. Стоял худой и сгорбленный, не давая себе обернуться назад. Сделал пару шагов и споткнулся о тело. Обошел, и тут снова страшный шум обрушился на его голову и хлынул внутрь ее. И шум этот вливался раскаленным оловом в отрубленное ухо. Он прижал кулак к кровоточащей ране, словно пытаясь заткнуть ее и перекрыть врывавшийся в голову грохот, и побежал. Побежал просто прочь, хоть и туда, откуда они с отцом пришли, в сторону родной Жилянской. Сквозь грохот и шум услышал отдельные выстрелы, но это его не остановило. Самсон бежал мимо растерянных, озирающихся и никуда не идущих горожан и горожанок. И когда уже почувствовал, что дальше не может, что силы закачиваются, зацепился взглядом за большую вывеску над дверью двухэтажного особняка: «Лечение глазных болезней. Доктор Ватрухин Н. Н.».

      Подбежал к дверям, потянул за ручку левой рукой. Закрыты. Стукнул.

      – Откройте! – закричал.

      Затарабанил по ним кулаками.

      – Что вам? – донесся изнутри явно старый женский перепуганный голос.

      – Мне к доктору!

      – Николай Николаевич сегодня не принимает!

      – Он должен! Он обязан меня принять! – взмолился Самсон.

      – Кто там, Тоня? – раздался удаленный и глубокий мужской баритон.

      – Да кто-то с улицы! – ответила старушка.

      – Впусти!

      Дверь приоткрылась. Старушка посмотрела на окровавленного Самсона сквозь щелку, потом впустила и сразу закрыла дверь на замок и два засова.

      – Ой, господи! Кто это вас?

      – Казаки. А где доктор?

      – Пойдемте!

      Гладковыбритый седоволосый доктор, посмотрев на рану, молча ее обработал, приложил к ней тампон с мазью и перебинтовал голову.

      Самсон, немного успокоенный тишиной квартиры, посмотрел на него с тихой благодарностью и раскрыл перед ним правый кулак.

      – А ухо можно как-то пришить? – спросил едва слышно.

      – Я вам не скажу, – грустно покачал головой доктор. – Я по глазным болезням. Это вас кто так?

      – Не знаю, – парень пожал плечами. – Казаки.

      – Красное безвластие! – сказал Ватрухин и тяжело вздохнул.

      Он отошел к столу, порылся в верхнем ящике и, вынув коробочку из-под пудры, протянул парню.

      Самсон снял крышечку, внутри было пусто. Доктор оторвал клочок ваты и сунул на дно коробочки. Самсон опустил в нее ухо, закрыл и спрятал в накладной карман куртки-френча.

      Поднял взгляд на доктора.

      – У меня там отец остался, – он тяжело вздохнул. – На дороге. Зарубили.

      Доктор горько причмокнул и мотнул головой.

      – Разве можно сейчас по улицам ходить? – Он развел руками. – И что же вы собираетесь делать?

      – Не знаю, надо забрать его…

      – Деньги у вас есть?

      – У него были, в портмоне! Мы за костюмом к портному шли.

      – Пойдемте, – Ватрухин жестом указал на дверь в коридор.

      Улицы в этот раз оказались безлюдными. Где-то далеко стреляли из ружей. Небо еще ниже наклонилось над сглотнувшим кровь городом, словно собиралось улечься на ночь на его крыши и кладбища.

      Когда дошли до Немецкой, где Самсона и отца настигли казаки, впереди увидели две подводы и с десяток мужиков. На одну подводу уже подняли несколько убитых, но отец Самсона так и лежал на краю дороги. Только теперь он был босым – кто-то снял английские пуговичные ботинки.

      Самсон наклонился к его телу, стараясь не смотреть на голову. Полез рукой под грудь, нащупал во внутреннем кармане пальто портмоне. Вытащил. Его пухлость несколько смутила и удивила. Сунул портмоне в карман куртки-френча и, поднявшись на ноги, оглянулся на подводы.

      – Везти надо? –