Сволочей тоже жалко (сборник). Виктория Токарева

иной.

      Фаина восседала за столом – огромная, как сидячий бык. При этом у нее были локоны и бархатный голос.

      Касьян – на десять лет моложе, красавец. Фаина отбила его у законной жены. Чем взяла? Возможно, романтическими локонами и воркующим голосом.

      У меня к этому времени вышли фильм и книга. Я ходила в молодых и талантливых. Жизнь улыбалась. Но вдруг ни с того ни с сего моя дочь перестала видеть правым глазом. Ее положили в больницу с диагнозом неврит, воспаление зрительного нерва.

      Моей девочке было десять лет, мы никогда до этого не расставались, и эта первая разлука явилась трагедией. Она плакала в больничной палате, а я у себя дома, на улице и в гостях.

      Фаина увидела мой минор и вызвалась помочь.

      На другой день мы вместе отправились в Морозовскую больницу. Глазное отделение находилось на пятом этаже, без лифта. Фаина шла, вздымая свои сто килограммов, и недовольно бурчала. Смысл ее бурчания был таков: зачем она пошла, зачем ей это надо, вечно она во что-то влезает себе во вред.

      Я плелась следом и чувствовала себя виноватой.

      Наконец мы поднялись на нужный этаж.

      – Стойте и ждите, – приказала Фаина.

      Она достала из объемной сумки белый халат, надела его и скрылась за дверью глазного отделения.

      Я стояла и ждала. Время остановилось. Было не совсем понятно, зачем я ее привела. В отделении хорошие врачи. Они любили мою девочку, готовы были сделать все необходимое. Зачем эта начальница? Напугать? Но в семидесятые годы медицина была добросовестной, в отличие от сегодняшней. Напугать – значит выразить недоверие. Некрасиво. Однако цена вопроса была слишком высока: глаз. Я ждала.

      Появилась Фаина. Подошла близко. Устремила на меня пронзительный взор. Буквально впилась взглядом.

      – Соберитесь, – сказала она. – Выслушайте разумно. У вашей дочери опухоль мозга. Эта опухоль передавливает нерв, поэтому он не проводит зрение.

      – И что теперь? – тупо спросила я.

      – Операция. Надо делать трепанацию черепа и удалять опухоль.

      Я понимала: она говорит что-то страшное, но до меня не доходил смысл сказанного. Я не могла совместить эти слова с моей девочкой.

      – И что потом? – спросила я.

      – Молите бога, чтобы она умерла. Если выживет, останется идиоткой.

      Фаина замолчала. Стояла и изучала мое лицо. Мое лицо ничего не выражало. Меня как будто выключили из розетки.

      – Я вам что-то должна? – спросила я.

      – Ничего, – великодушно ответила Фаина. – Но поскольку я потратила на вас время, сопроводите меня в ателье. На такси. Я должна забрать норковый берет и норковый шарф.

      – Хорошо, – отозвалась я.

      Мы спустились вниз. Я остановила такси, и Фаина загрузила в него весь свой живой вес.

      У меня вдруг упали из рук часы и щелкнули об асфальт. Почему они оказались у меня в руке? Видимо, я их сняла. Наверное, я не отдавала отчета в своих действиях.

      Я сидела возле шофера и не понимала: зачем Фаина заставила меня ехать с ней в ателье? Сообщить матери о том, что ее ребенок безнадежен, – значит воткнуть нож в ее сердце. А потом потребовать, чтобы я с ножом в сердце повезла ее в ателье… Стоимость такси – рубль. Неужели у генеральши нет рубля, чтобы доехать самой?

      Мы остановились возле ателье. Фаина выбралась из машины постепенно: сначала две сиськи, потом зад, обширный, как у ямщика, а на локоны она наденет норковый берет.

      Я осталась в машине, сказала шоферу:

      – Обратно в больницу.

      Я вернулась в глазное отделение, вызвала врача.

      – У моей дочки опухоль мозга? – прямо спросила я.

      – С чего вы взяли? – удивился врач. – У нее обычный неврит.

      – А как вы отличаете неврит от опухоли?

      – По цвету. Когда неврит, нерв красный, а когда опухоль, нерв синий.

      – А у моей дочки какой цвет?

      – Красный. Мы будем колоть ей нужный препарат, воспаление уйдет, зрение восстановится.

      – А можно сделать рентген?

      – Можно. Только зачем?

      – Удостовериться, что опухоли нет.

      – Если хотите…

      Я не ушла до тех пор, пока врач не вынес мне рентгеновский снимок и я не убедилась воочию, что снимок чист, прекрасен и даже красив, благословенны дела твои, Господи…

      Я вернулась домой без ножа в груди. Рассказала мужу. Он слушал, не прекращая смотреть по телевизору новости. Я спросила:

      – Зачем она это сделала?

      – Сволочь, – коротко ответил муж.

      Я набрала телефон Фаины и сказала ей:

      – Вы ошиблись. У моей дочери нет никакой опухоли. Обыкновенный неврит.

      – Ну и пожалуйста, – ответила Фаина, как будто обиделась.

      Я потом долго пыталась понять: что это было? Может быть, зависть? Но она живет лучше меня. У нее муж генерал с генеральской