Моя нестареющая душа. Моисей Бельферман

одное время он вырезал лобзиком замечательные поделки. Так, из рога быка он вырезал подобие макета городского квартала. Его старший сын Аврум стал народным учителем, поэтом. Их сестра, красавица Эстер, проводила много времени в обществе своих почитателей. 1918–1919 годы оказались страшными из-за гражданской войны и смертельной эпидемии сыпного тифа. Эстер принесла в дом эту страшно заразную болезнь. Все переболели. Умерли Аврум и его старшая сестра Ханна. Очень переживали в Миньковцах трагическую смерть любимца. Его товарищ-почитатель нарисовал портрет Аврума в полный рост. Сам портрет и поэтические произведения, верно, попали в США: часть миньковчан эмигрировали – бежали.

      Мой отец

      29 июня 1979 года умер мой отец Ицхак Шмилович Бельферман – сохранится о нем благословенной память. Он прожил тяжелую жизнь.

      Многодетная их семья обосновалась в местечке (до прихода к власти большевиков – уездном городе) Новая Ушица на западе Украины. Мой дедушка Шмил (сохранится о нем благословенная память) – человек глубоко верующий, постоянно пропадал в синагоге. А большую семью надо кормить-одевать. Всем этим была занята моя боевая бабушка Малка. Ей много помогал рано повзрослевший старший сын – мой будущий отец. Уже будучи взрослым, он трудился заготовителем райпотребсоюза. Верно, хорошо трудился. За успехи в труде за 1932 год их контора получила переходящее Красное Знамя. У меня есть коллективная фотография, на ней примерно сто человек. В их числе мой папа да и брат матери Барух Шехтман. Не знаю точно, что произошло дальше. Обнаружили какую-то неправильность… За нарушения несколько человек арестовали, осудили… В том числе и отца. Впоследствии он трудился на строительстве канала Москва-река – Волга.

      В начале 30-х семья Бельферман из Новой Ушицы по программе переселения попала в Новоконстантинов Запорожской (позже Черкасской) области. Энергичная, но безграмотная моя бабушка Малка поехала в Москву, добилась приема у некоего начальника. Он ее выслушал, проверил, сказал:

      – Освобожу твоего сына, бабка! Поезжай домой!

      – Нет! – настаивает она. – Вы напишите!

      Посмеялся тот, заверил:

      – Поверь моему слову. Приедешь домой – сын тебя встретит…

      Так и случилось…

      Вскоре после своего освобождения отец женился на моей маме Гитии Санивне Шехтман (сохранится благословенной о них память) из соседних Миньковец.

      К тому времени брат отца Хаим работал в Харькове на тракторном заводе. Позвал молодоженов в город. Там они и устроились. Жили в бараке ХТЗ. После моего рождения перебрались на улицу Грековскую.

      Началась Великая Отечественная… Мама с двумя детьми уехала из уже подвергшегося бомбардировке города Харькова. Отца задержали в гражданской обороне. Результат переездов: Харьков – Сталинград, потом на пароходе в Куйбышев… Но город закрыли. В итоге мы оказались в городе Кермине на юге Узбекистана, вблизи границы с Афганистаном. Вскоре после окончания войны началась ядерная гонка. В песках вблизи города нашли крупные залежи урановых руд, начали промышленную их разработку. Возвели рядом с Кермине новый город Навои, Кермине стал его кварталом.

      Папа к нам приехал позже, к концу 1941 года… Устроился на МТС, но проработал недолго: в начале 1942-го его призвали в армию в предельном возрасте 44–45 лет. Отправили на пункт военной подготовки в город Коканд: обучали на минометчика. Мама поехала проведать его в части. Отцу увольнительную предоставили. На радостях он показал жене миномет. Уехала мама домой, а его посадили на гауптвахту: выдал государственную тайну. Папа успешно прошел курс «молодого бойца»: отправили его в боевую часть. Поначалу его карьера складывалась удачно. Назначили командовать отделением, он сержант или старший сержант. Командир взвода – выпускник каких-то курсов, молодой парень. Ни опыта жизненного, ни умения общаться с людьми. Командир! Отец с ним сдружился. Помогал, советовал… Тот доволен: начальство его хвалит… Но потом кто-то шепнул этому украинцу: «Чего ты слушаешь постоянно жида? Пошли его!» Ну, комвзвода начал поступать, решать по собственному разумению. И тут… Допускает грубые просчеты. Начальство начало его склонять по всем падежам. А виновен во всем Бельферман, по его пониманию. «А почему виноват?» – «Не подсказал!» – «Так ты же не слушаешь!» – «Ничего не знаю: не подсказал – мне мылили шею… при всех – на ковре!» Даже написал тот жалобу жене, моей матери: пусть образумит со стороны своего непослушного, упрямого мужа. Даже представить себе трудно, в какое положение ввел нашу маму. Трудно! Мало еды! Трудится она – строчит-шьет, в столовой убирает… С детьми! Дочь постоянно канючит: «Хочу вишеньки!» – так она называет любые фрукты. А где их взять? Разрывается, ревет она: не успокоится, пока не достигнет своего. На лице у нее выскочила пиндинка – некая гноящаяся опухоль. Конечно, ее изводит зуд. Но нельзя трогать рану. Она постоянно срывает верхнюю кожицу.

* * *

      Отец участвовал в боях. Об этом сражении не пишут… Произошло оно осенью 1943-го, подобное танковому сражению на Курской дуге, уже после форсирования Днепра, возможно, и освобождения Киева. Немецкий вермахт его выиграл. Проиграла Красная армия. По сей день умалчивают об этом трагическом периоде страшной войны. Огромная