Собор. Роман о петербургском зодчем. Ирина Измайлова

й генералом Клебером и постыдно законченной генералом Мену, который отчаянно добивался поддержки местного населения, пойдя ради этого даже на унижение[1], но тем не менее проиграл кампанию и был изгнан из Каира и Александрии.

      Был Готье и в Испании, и от нее у доктора остались самые жуткие воспоминания. Прошел он и по Пруссии, и по Италии, и он хорошо знал, что оккупантов никто и нигде не любит…

      – Откуда это? – спросил доктор пожилого офицера, доставившего в Неаполь обоз с девятью ранеными.

      Офицер рассказал, что три дня назад отряд повстанцев перебил роту пехотинцев в маленьком городишке, примерно в сорока лье от Неаполя, и захватил большой склад оружия, а также всякие ценности, которые как раз везли через этот городишко из столицы королевства в столицу империи. В погоню за бунтовщиками был выслан отряд гусар из 9-го Конногвардейского полка. За рекою, огибающей городок, гусары наскочили на засаду и после короткого боя были вынуждены отступить, даже не подобрав убитых. Правда, и восставшие отступили в лес, но вели оттуда сумасшедшую стрельбу, так что преследовать их значило для гусар лезть прямо под пули…

      – Они тоже потеряли шестнадцать человек, но это, черт возьми, не утешение! – сердито кусая усы, проговорил офицер. – Наших ребят там осталось семеро, да вот еще раненых девять, и не все, может быть, выживут…

      – Вот этот выживет едва ли, – проговорил Готье, наклоняясь над носилками, с которых слышалось хрипящее дыхание раненного в грудь солдата. – Этого вы зря тащили так далеко… А этот, кажется, тоже… Тьфу ты, Господи! Совсем мальчишка!

      Последними в широкий вестибюль госпиталя двое гусар втащили носилки, укрытые широким плащом. Видна была только голова раненого, как облаком окутанная светлыми крупными кудрями. Широкая повязка, наполовину потонувшая в кудрях, справа вся побурела.

      – Доктор, у него бедро еще… – сказал державший носилки спереди громадный гусар. – Доктор, его обязательно спасите! Это наш сержант. Храбрый как дьявол, не смотрите, что с виду он сосунок.

      – Поставьте носилки! – приказал Готье. – Не сюда, а вон туда – на скамью. Ну и что же мы увидим?

      Он скинул с носилок плащ. Правое бедро раненого было обнажено и тоже обмотано окровавленными повязками. Доктор вздохнул и медленно начал снимать повязки. Ему отчего-то хотелось поскорее узнать, что же все-таки он может сделать. Помимо воли его слишком тронуло это почти детское веснушчатое лицо с курносым носом.

      – Жаль, жаль, – бормотал он, разматывая повязки. – Однако рана почти на лбу, а не на виске, да, да, на лбу, это все-таки лучше… Ну а нога? О, а с ногой хуже! Рана очень опасна. Слава Богу, что догадались прижечь… Кто прижигал?

      Высокий гусар пожал плечами:

      – Должно быть, та девчонка.

      – Какая еще девчонка?

      – Да была одна… Ведь, доктор, это скверно вышло. Сержанта ранило на моих глазах. И еще другие гусары видели. Он упал, и мы решили – убит. Ну и там его оставили, у реки. Мы смогли увезти только раненых, а не убитых… Но в городке, как там он называется?.. Там была одна девчонка, маленькая, лет тринадцати… Она его нашла, у реки-то, и всю ночь сидела с ним. А до того он полдня один провалялся! Утром девчонка поскакала за нами, ну и мы вернулись за сержантом. Представляете, сколько он вынес, доктор? Неужели умрет?

      – Может быть, и нет. – Готье всматривался в рану на бедре юного гусара. – Кто знает, как она глубока?.. Если он выживет, то благодаря прижиганию, не то его уже убило бы заражение: края раны начали воспаляться, воспаление еще не до конца исчезло. Но как же маленькая девочка додумалась до этого?

      – Это я ее попросил, – неожиданно тихо, но внятно произнес раненый.

      Его припухшие веки дернулись и поднялись. Глаза оказались не голубыми, как предполагал доктор, а утренне-синими, но сейчас их затуманивала боль.

      – Девочка прижгла рану каленым железом, потому что я ей сказал… – У юноши был мягкий, довольно низкий голос. – Она решилась, потому что знала: я иначе умру… Я не умру, мсье?

      – Это больше зависит от вас, чем от меня, – ответил доктор. – Если у вас крепкая плоть и если крепка ваша вера, мне, возможно, удастся вас вытащить. Как вас зовут?

      – Огюст Рикар.

      – Знакомое имя. – Готье наморщил лоб, припоминая. – Вы не родственник ли мсье Бенуа Рикара из Оверни? Я знавал такого лет тридцать назад.

      – Значит, вы знали моего отца. – Голос раненого дрогнул, он, видимо, старался подавить стон, по его лицу прошла мучительная судорога. – Отец умер пятнадцать лет назад…

      – Вот как! – Доктор закончил осмотр раны и осторожно приложил к ней повязку, не наматывая бинта, чтобы вскоре сменить его новым. – Я помню этого господина, хотя сам был тогда мальчишкой. Мой отец – учитель. Жили мы по соседству с вашим отцом. У него еще было маленькое имение… Позабыл, как оно называется…

      – Монферран, – совсем еле слышно проговорил раненый сержант. – Но только оно тогда уже было заложено, и отец продал его до моего рождения… Я-то родился уже в Париже, то есть под Парижем… Доктор, у меня

1

Известно, что генерал Мену, стремясь заручиться поддержкой египтян, принял мусульманство, соответственно пройдя обрезание, и стал носить мусульманское имя Абделла-Мену. – Здесь и далее примечания автора.