ЦЫГАНСКОЕ СЧАСТЬЕ АЛЕКСЕЯ НИКУЛЬНИКОВА. Беседовала Виктория Катаева

ния во ВГИК. На самом деле Леонид Ильич ни при чем, виноват мой юношеский максимализм, всю жизнь с ним борюсь. От «прозы жизни» всегда спасали стихи, пишу их практически с самого детства, недавно выпустил сборник «Нерасшифрованный аккорд», вот одно из вошедших в него стихотворений:

      Я хочу написать светло-розовым цветом Молодую тебя и несмелую… Я хочу… Поглядел – краски розовой нету… Жаль… Придется писать черно-белую.

      Это четверостишие родилось в начале восьмидесятых – вскоре после премьеры «Цыгана». Вырос я в городе Шахты Ростовской области. Мама Галина Сафоновна работала в проектно-строительной организации. Отец Алексей Васильевич – горнорабочим, его бригада установила два мировых рекорда по добыче угля. Папа и в школе учился на одни пятерки, и в работе стремился быть первым. В итоге заработал бронхиальную астму, эмфизему легких и в достаточно молодом возрасте стал инвалидом второй группы. Маленьким я мечтал играть на скрипке. Увидев инструмент в витрине единственного в Шахтах универмага, умолял маму купить. Не купила. Во-первых, музыкальная школа, тоже единственная, располагалась на другом конце города – кто бы меня туда возил? Родители с утра до вечера на работе. Во-вторых, младшая сестренка появилась – как заниматься музыкой в квартире с грудным ребенком? Практически в соседнем дворе находился Дворец спорта. Папа отвел меня туда за руку, спросив, чем хочу заниматься. Я ответил: «Плаванием!», поскольку обожал фильм «Человек-амфибия». Была и еще одна причина, о которой родители, по счастью, не знали. Каждое лето меня отвозили на Кубань, жил я у тетушек и дядюшки – папиного брата и сестер, чудесно проводил время. В тот день – мне было семь лет, через два месяца предстояло пойти  в первый класс – с закадычными приятелями, один был старше на три года, второй помладше меня – отправились купаться. Я первым зашел в реку и почти сразу начал тонуть, затянуло в водоворот. Старший друг ринулся спасать и в полуметре от меня тоже ушел под воду. Младший приятель бегал по берегу, истошно орал и звал на помощь. Не помню, как очутился на берегу. Мужики, прибежавшие из деревни, вытащили моего товарища, пытались откачать – но оказалось поздно… Следующей ночью, по словам тети Веры, я лунатил. «Встал и отправился во сне на улицу. Взяла тебя за руку, – вспоминала она, – чтобы не испугался. Ты обошел двор и вернулся в кровать». Наутро я не смог вымолвить ни слова, онемел. Тетя повела на край хутора к какой-то бабке, та отчитала надо мной молитвы, и речь вернулась. Я взял слово с тети Веры, что не расскажет о произошедшем маме с папой. Она обещала… Так что на плавание я записался осознанно: хотелось победить водную стихию, я на нее зуб точил. На тренировках, когда давали свободное время, кто-то дурачился и с бортика прыгал – а я нырял, проверяя себя, сколько метров смогу проплыть под водой. К концу учебного года двадцатипятиметровый бассейн переныривал, ровесники и половины не могли одолеть. Умение сохранилось по сей день, проплыть под водой «полтинник» для меня не проблема. В школе я учился неплохо, но хромало поведение – обожал смешить ребят. Дневник был красным от замечаний, мама ругалась: «В каком месте у тебя шило? Вытащи уже его!» Когда учился в пятом классе, родители решили развестись. Не ладилось у них. Мама встретила  другого мужчину, он позвал замуж. – Мы с тобой и сестренкой уедем, – объясняла мама, – это не очень далеко, сможешь навещать папу когда захочешь. Вдруг говорю: – Нет, мам, я останусь с отцом. Мама потеряла сознание… – Она что, не могла заставить, вам же всего одиннадцать-двенадцать лет было? – Нет. Переубеждать бесполезно, заставить тоже, я же упрямый. Во-первых, сыграла роль мужская солидарность. Все-таки мама уезжала с новым мужем и моей сестренкой, а папа оставался один. А во-вторых, как это бросить класс,  друзей? В Шахтах новости разлетаются быстро, все соседи уже знали, что семья наша распалась. Бабки во дворе приставали с дурацким вопросом: «Леш, а кого ты больше любишь – маму или папу?» Я не отвечал, поскольку любил обоих. На выходные и каникулы ездил к маме за сто пятнадцать километров. Отец уже не работал по причине инвалидности. По вечерам во дворе играл с мужиками в домино, заканчивалось часто выпивкой. Я за него страшно переживал и однажды предложил: «Давай ты какое-то время поживешь в деревне у своих сестер? У них полно забот, поможешь». Чувствовал: в городе он погибнет. В деревне отец ходил на рыбалку, чинил калитки, строил беседки, просто помогал по хозяйству, в общем, был при деле. И сестрам хорошо, и он духом воспрял. Встретил там женщину, в которую был  влюблен еще до армии, они сошлись и до конца дней были вместе. В Шахтах папа теперь бывал нечасто, и я жил один, сам себе хозяин к огромному ужасу школьных педагогов. Те не понимали, как меня урезонивать, ведь даже родителей в школу не вызовешь. – А что с вами было не так? – С одной стороны, учился прилично, без троек. Знаменосец, участник всех турслетов, стоял в почетном карауле у Вечного огня, играл Деда Мороза на школьных новогодних утренниках. Плюс к тому уже был чемпионом города по плаванию. А с поведением попрежнему дела обстояли хуже некуда. Вот для примера история. В 1976-м, кажется, случился по весне очередной съезд партии, выступал Леонид Ильич Брежнев. Он был уже совсем плох, не говорил, а буквально мычал. Учеников старших классов обязали речь генсека слушать по радио на политинформации. Вела ее наша классная руководительница. Ее муж занимал крупный пост в городе, а муж моей двою родной