Великая ревность великой женщины (Екатерина II – Александр Дмитриев-Мамонов – Дарья Щербатова. Россия). Елена Арсеньева

Господи, а мы-то думали… а мы-то тряслись… Было б с чего! Право, Сашенька порядочный простак, коли так робел! Да и я хороша. Думала, она от ревности с ума сходит… Все, все сточены зубы, не укусит, все стерпит, коли это стерпела!»

      – Конечно, ваше величество, вы правы, сюда цветов непременно надобно, – проворковала она, с нежностью глядя на императрицу. – Только больше гирлянд нету…

      – Ну так примите мою, – сказала та, откалывая от ворота платья шелковую белую гирлянду, усыпанную бриллиантами, среди которых мелькали нежные сапфировые глазки́. – Пусть она останется у вас на память обо мне.

      – Ах, Господи! – Невеста едва не взвизгнула от восхищения. – Ваше величество чрезмерно добры! Столько подарков от вашего величества… и еще это…

      – Позвольте, я сама приколю, – сказала императрица, и на ее губах появилась поистине материнская любовь. – Шпильку мне дай, – повернулась она к подружке невесты, фрейлине Марии Шкуриной. – Да не эту, что ж это за шпилька! Вот, вот, золотую!

      Невеста наклонила голову, подставила волосы, тщательно уложенные причудливыми раковинками: куафера называлась marina и была криком моды.

      – Осмелюсь сказать, длинновата шпилечка будет, ваше величество, – пробормотала фрейлина Шкурина.

      Императрица бросила на нее быстрый взгляд:

      – Ничего, ничего, мы ее покрепче… покрепче вколем!

      И сильным движением вогнала шпильку в прическу.

      – А-а! – заорала невеста. Почудилось, шпилька чуть не до середины вонзилась в голову.

      Резко дернулась, пытаясь вырваться, но императрица не пустила.

      – Больно? – спросила, но в голосе ее не было и намека на сочувствие. – Ну так терпи… Терпи, как я терпела! – И выпустила невесту. – Чего ж так кричишь-то? Напугала до смерти! Да хватит возиться, и так хороша, куда больше-то! Пора в церковь, небось счастливый жених ждет не дождется своей лебедушки.

      И вышла из комнаты, даже не взглянув на ту, которую только что обряжала так заботливо, можно сказать, по-матерински.

      – Маша, – чуть слышно шепнула невеста, хватая подругу за руку, – мне страшно! Она нам не простит, никогда не простит!

      – Перес-с-стань! – прошипела фрейлина Шкурина. – Потерпи еще чуть-чуть. Обвенчаетесь – и с нынешнего дня ждет вас только счастье!

      Фрейлина ошиблась. Молодые никогда, ни-ког-да не будут счастливы!

* * *

      Закатилось солнце – любимый Сашенька Ланской умер! Одолели Геркулеса кантариды – шпанские мушки, которые он принимал в неумеренном количестве, только чтобы произвести впечатление на свою неуемную возлюбленную.[1]

      Екатерина чувствовала свою вину («Загнала, загнала в гроб мальчонку, старая сластолюбица!») и поначалу света белого не видела. Казалось, что и самой только и осталось, что лечь в могилу. Но в том-то и дело, что она никогда старой себя не чувствовала, слово это ненавидела, а если и повторяла его порою по отношению к себе, то лишь для того, чтобы лишний раз убедить и себя, и окружающих: душа женская постареть не может. Внешние изменения? Ну так и что, даже самые лучшие розы вянут, но все же сохраняют свой аромат. Вон, горкой насыпаны в вазе сухие лепестки, а наполняют они воздух тончайшим благоуханием – не так ли и дама в летах распространяет вокруг себя тонкое очарование?

      Ну, Екатерина была великая мастерица придумывать этакие изысканные метафоры для оправдания причуд своих – не токмо сердечных, но и телесных. Ну что, ну что, скажите, люди добрые, делать женщине, если в ней не умирает способность влюбляться и возгораться желанием?! Неужели плоть изнурять постом, молитвой да веригами?! Или, может быть, лучше потакать себе во всем, елико имеются для того возможности…

      Она возможности имела, вот и потакала. А способствовали этому все ближние и дальние, те, кто знал: великая государыня была и великой женщиной, которой, чтобы успешно управлять державою, необходимо ощущать себя желанной и любимой. Ну и быть влюбленной самой. Самое главное – именно это! Хоть она и писала – весьма снисходительно и иронично – своему дорогому другу и корреспонденту Мельхиору Гримму: «Я всегда говорила, что этот магнетизм, не излечивающий никого, также никого и не убивает», – однако это были не более чем слова великой актрисы, непременно желающей сохранить хорошую мину при плохой игре и завуалировать ту острейшую нужду в любви, которую она испытывала.

      Любви со своей стороны и безусловной преданности со стороны мужчины.

      Екатерина ненавидела ревность, хотя сама была ее вспышкам весьма подвержена. Ну что ж, это вполне естественно для женщины, которая постепенно осознает, что становится все старше и старше… не только по годам, но старше всего своего женского окружения. О да, конечно, звездам не затмить солнца, но ведь у каждого светила свое время, и одному Богу ведомо, что происходит по ночам, когда солнце заходит в свои покои, чтобы отдохнуть от трудов праведных… Однако, увы, Бог всегда на стороне молодых женщин, прежде всего потому, что он все-таки мужчина.

      Григорий Орлов в свое время довольно помотал нервы императрицы своими мужскими чудачествами.

1

Об этой истории можно прочитать в новелле Елены Арсеньевой «Геркулес и кантариды» в книге «Любовь у подножия трона» (издательство «Эксмо»).