Лето длиною в ночь. Елена Ленковская

ишь, надпись уже загорелась… – Лукерья деловито щёлкнула замком ремня безопасности. – Ой, ты щёку отлежал! Она у тебя теперь – в рубчик!. – Смотри! – и Луша протянула брату маленькое зеркальце.

      Откуда только оно взялось! В этом году сестра прям как фокусница стала – чуть что – из воздуха зеркальце возникает…

      – Отсидел, – усмехнулся Руся, взглянув на свою заспанную физиономию. На щеке, и правда, отпечатался шов джинсовой рубашки и полумесяц пуговицы. Руся мотнул головой, стряхивая как труху, остатки сна, и принялся растирать щёку ладонью.

      – Отлежал!

      – Отсидел.

      – Отлежал!

      – Я же сидя спал…

      – Ты ж не на щеке сидел… на чём всегда… – хихикнула Луша, и ловко, одним движением, убрала откидной столик. Аккуратно сложила книжки в пакет, а потом в рюкзак, посмотрела на брата в упор:

      – Эй, мама не велела нам спорить по пустякам…

      – Мы не спорим, – сдаваясь, пробурчал Руська, – мы устанавливаем истину…

      Он кое-как пригладил ладонями взлохмаченные вихры, в два глотка допил остатки минералки – прямо из горлышка.

      Опустошив бутылку, Руся забарабанил пальцами по гулкому пластику. Марш звучал всё громче. Руслан постепенно вошёл в раж, и на сильную долю уже поочерёдно щёлкал бутылкой то по подлокотникам кресла, то по складному столику. По коленям, по собственному подбородку, по лбу…

      Пожилая тётенька справа покосилась на Русю неодобрительно.

      – Вроде большой… – пробормотала она. Закрыла колпачком шариковую ручку, сняла очки и с хрустом принялась сворачивать толстенную газету с головоломками «судоку». – И как это люди детей одних самолётом летать отпускают… – донеслось до ребят сквозь шуршание.

      Луша ткнула брата пальцем в бок. Он перестал барабанить, повернулся к сестре и скорчил уморительную рожу. Оба засмеялись.

* * *

      Салон встряхнуло. Это шасси коснулись земли. Самолёт покатил по пустой полосе меж посадочных огней, подрагивая всем корпусом на стыках бетонных плит и постепенно замедляя бег.

      – Приземлились, слава тебе Господи… – Бабуля достала из сумочки маленькую картонную иконку, на которой была изображена Богоматерь с младенцем, и глядя на неё, смешно зашевелила губами.

      Руся сдавленно хрюкнул и отвернулся.

      Соседка вздохнула, обиженно поджала губы и поспешно убрала иконку. Видно подумала, что он над ней смеётся…

      Руся понимал, что вышло не очень красиво, но остановиться не мог… Смех так и распирал его изнутри. Ему всё казалось смешным – шмякнувшаяся в проход чья-то шапка, недовольные, похожие на мяуканье, крики проснувшегося младенца – где-то впереди, в первом ряду…

      Спать вопреки маминым предсказаниям совсем не хотелось, напротив! Русю била весёлая дрожь, хотелось толкаться, гоготать, выкрикивать глупости.

      Прилетели! Ура! Каникулы начинаются!!!

* * *

      В узком проходе между креслами суетились пассажиры, доставая с полок вещи, шурша пакетами, натягивая куртки, запинаясь непослушными от долгого сидения ногами за сбившуюся ковровую дорожку.

      – Мальчик, не ты уронил? – загорелый небритый дядька в огромных горных ботинках, весь полёт сидевший через проход напротив, указывал Русе куда-то под сиденье.

      Альпинист, что ли, заинтересованно уставился на него Руська.

      – Вон, под сиденьем, – повторил пассажир. – Осторожно, не наступи.

      Руся нагнулся, полез под кресло. Карманный календарик, кажется… Иконка! Видно, бабулька впопыхах сунула мимо сумки… Руся выпрямился, озадаченно вертя карточку в руках.

      – Не, не я уронил… – пробормотал он, краснея. – Тут тётенька сидела, это её иконка. Только она уже вышла…

      – А-а, я думал, это ваша бабушка, – заметил дядька, задумчиво поскрёб рукой двухдневную щетину на щеке, поднялся с места и аккуратно достал сверху большой фоторюкзак.

      Фотограф! Вот оно что. Как папа… Таких вот чёрных фоторюкзаков разного размера у них дома несколько, на все случаи папиной фотографической жизни. Руся сразу почувствовал к человеку в горных ботинках расположение. Тем более, что глаза у небритого были добрые. Весёлые и чуть насмешливые были глаза.

      – Догонишь если соседку – отдай иконку-то, – сказал ему фотограф, протискиваясь к выходу. – Не догонишь – себе оставь. Зря ведь ничего не теряется. И не находится… – Удачи!

      Руся кивнул, и торопливо засунул карточку в нагрудный карман рубашки.

* * *

      У выхода из терминала Лушу и Русю Раевских встречала Тоня. В коротком тёмном бушлатике с поднятым воротником, в узких джинсах, без шапки, в платке, несколько раз – по-модному – обмотанном вокруг шеи. Она улыбалась и держала в руках смешные разноцветные цветы, сплетённые из надувных шариков. Луша бросилась Тоне на грудь, прижалась щекой к влажному сукну, вдохнула знакомый аромат духов. Как будто и не прошло столько лет…

      Руся рывком подтянул к себе за длинную ручку чемодан на колёсиках и остановился в нерешительности…

      – Руся,