«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году. Александр Васькин

ема взаимоотношений Кутузова и московского генерал-губернатора Ростопчина: «Ростопчин и Кутузов: двое в одной лодке», и различные стороны жизни прифронтовой Москвы: «Москва в шпионской сети», «Московские купцы: «кому война, а кому мать родна!», «Эвакуация раненых и казенного имущества», и пребывание французов в Москве: «Французы хозяйничают в Москве», «Пожар начался», «Горящая Москва глазами Стендаля», «Как французы Москву тушили», «Наполеон создает муниципальный совет», «Глумление над православными святынями», «Октябрь: последние дни французов в Москве». Я перечислил лишь некоторые главы, но и по ним читатель может представить, насколько широк и детален рассказ автора о Москве, спаленной пожаром 1812 года.

      Кое у кого может возникнуть впечатление, что обо всем этом мы читали и читали.

      Действительно, читали и читали, и, что скрывать, порой страницы, на которых рассказывалось о том или ином уже знакомом эпизоде, просто пропускали.

      А вот в книге Александра Васькина страницу, вроде бы и про уже читанное прежде, так не перевернешь. Автор нашел свою форму повествования, или, вернее, она сама его нашла и заставила вести повествование именно в таком ключе.

      Вчитываясь в документы и воспоминания об эпохе 1812 года, причем не только хорошо знакомые и часто встречаемые в других книгах, но и мало известные, как, например, высказывания генерал-губернатора Москвы графа Ростопчина из его сочинения «Правда о пожаре Москвы», автор увидел, что в них полно деталей, бытовых мелочей, случаев повседневной жизни, которыми пренебрегают историки, ошибочно полагая, что они не имеют важного исторического значения. Но именно эти мелочи воскрешают живой дух эпохи.

      Известен литературный прием: герой из своего времени перемещается в прошлое и включается в тогдашнюю жизнь. Это и произошло с Васькиным: занявшись Отечественной войной 1812 года, он очутился в этой эпохе и в окружении и самом близком человеческом общении с теми, чьи воспоминания читал. Васькин цитирует мемуариста, а потом вдруг начинает разговаривать с ним, спорить, одобрять или порицать. Особенно интересно это получается с мемуарами французов: автор, по неистребимой русской привычке верить человеку, сочувствует им, иногда даже становится на их сторону – ведь они тоже люди.

      А в общем получилась не книга научно-популярного жанра, а скорее художественное произведение. К обширной галерее исторических лиц, которые рассказывают о своей эпохе и о себе, следует присоединить и образ автора, который выступает из текста не менее определенно, нежели они. Автор размышляет, переживает, судит: то его осеняет догадка, то он ошибается. И его присутствие делает книгу живой и увлекательной.

      Владимир Муравьев,

      Председатель Комиссии «Старая Москва»

      Крестовый поход на Россию?

      «Какой ужасный пожар! Посмотрите, что он натворил! Этот проклятый римлянин… Кем он вообразил себя? Нероном? Тогда где тот холм, на котором он должен отдать приказ своим слугам зарезать себя? За что он так ненавидит этот древний город? Даже русский император не мог бы отдать приказ о сожжении Москвы! А он отдал! Что будет с этим несчастными русскими, оставшимися здесь?

      Теперь вся Европа вообразит меня средневековым варваром, запалившим город вместе с его народом.

      Но ведь я не варвар, чтобы заживо жечь людей! Боже мой, зачем все это, для чего?» – все эти слова извергались Наполеоном в начале сентября 1812 года в бурном потоке проклятий, направленном против всего лишь одного человека – генерал-губернатора Москвы Федора Ростопчина. Сам Ростопчин ответить Наполеону не мог, поскольку выехал из вверенного ему города еще 2 сентября. Начавшийся в тот же день пожар Москвы и явился тем своеобразным ответом, что дан был Ростопчиным прославленному и не встречавшему доселе серьезного сопротивления завоевателю Европы.

      Ни один другой город не проявил таких «горячих» и «пламенных» чувств к Наполеону, как Москва. Сгорели в огромном море огня не только древние московские храмы и палаты, сгорело ожидавшееся Наполеоном скорое и победное завершение русской кампании, навсегда утрачена была его непоколебимая уверенность в многолетней прочности созданной им империи. К июню 1812 года он подмял под себя не только Францию, но и Австрию, Пруссию, Голландию, германские княжества, итальянские королевства и прочие земли. С большим трудом сдерживал Наполеон сопротивление испанцев, отчаянно боровшихся с французской оккупацией.

      Он долго раздумывал: какую страну избрать в качестве следующей жертвы своей агрессии: Англию, с ее непотопляемым флотом и богатейшими колониями, или Россию, с ее огромной территорией, и, как он считал, рабским народом и бездарными генералами. В конце концов, Россия показалась ему куда более слабой и уязвимой. К тому же, второй польский поход, как вначале он назвал эту авантюру, должен был закончиться в крайнем случае в октябре. Ведь он перечитал все книги о России, какие только стояли в его обширной библиотеке, и нигде не нашел указаний на то, что в октябре на бескрайних русских просторах уже выпадает снег. А потому и затрат на кампанию не требовалось слишком много – зимнее обмундирование его солдатам было