По слову Блистательного Дома. Эльберд Гаглоев

окий бокал, позвякивая в густом соке, посыпались кубики льда. Напиток сладким, мятно-пряным потоком мазнул по нёбу. Скользнул дальше.

      «Хорошо».

      По широким плитам груди вязко ползли сквозь густую черную поросль капли воды, накапливаясь в лохматом полотенце, наброшенном на чресла, собирались лужицами, просочившись меж жестких кудряшек на мощных мускулистых ногах тяжелоатлета.

      «Бассейн – суррогат. На море хочу. А вот и поеду. Сегодня же. С делами решу. И поеду, – уже живее ворохнулось. – А то дурь какая. Пять километров в бассейне. А до моря... живого моря – час лета».

      – Господин!

      У входа на огромную белую веранду, нависшую над бездонной пропастью, склонился в поклоне мажордом.

      «И не жарко ему?» – привычно удивился, глянув на фигуру борца, туго облитую темным френчем, ворот которого впился в начавшую жиреть шею. В галифе, в сапогах. Какой пень придумал? Да сам же и придумал. Не должно подчиненному быть удобно в присутствии господина.

      – Говори, – разрешил.

      – Магас просит принять его. – На безукоризненно набриолиненной голове мажордома сыграл солнечный зайчик.

      – Хочешь посмотреть мне в глаза? – лениво.

      – Не смею, господин, – не нарушая поклона.

      – Не глуп. Зови.

      Беззвучно пятясь, тот исчез.

      Под вал палящего солнца шагнул другой. Такой же высокий. Но тощий. Нет. Перевитый жилами. Алое трико подчеркивает ломкую красоту умелого тела. Склонился в поклоне.

      – Садись. Ах, да. Позволяю приблизиться.

      Гибко выпрямился. Подошел, сел, не поднимая глаз. Верхнюю губу обрамили жемчужинки пота.

      Тяжелыми ноздрями голый втянул аромат страха. «Боится? Или жарко?». Ноздри еще раз дрогнули. Довольно. Боится.

      – Позволю себе доложить. У нашей группы все готово. Подготовительные мероприятия проведены в полном объеме. Можем начинать.

      – Детали.

      – Арфаны получили Камни и начали переброску. Берсы надавили на улаганов. Те приняли серебро.

      – Сколько?

      – Шестнадцать возов.

      – Дай вдвое.

      – Да, господин. Позволь продолжить.

      Тяжелая голова качнулась. Слегка.

      – Их идет двенадцать клунгов.

      – Мало.

      – Изменим, господин.

      – Не менее двадцати.

      – Тогда они откроют крепости берсам. Могут не согласиться.

      Голый повернул голову. Тяжелым взглядом вмял в кресло.

      – Пускай успеют. Не вымрут, если что. В клунгах достаточно девок. Злее будут.

      – Еще идут хорвары. Они идут дешевле.

      – Сгодятся. Сколько?

      – Пятьдесят сотен.

      – А как там этот, – щелкнул пальцами, – премьер-резидент?

      – Проведена операция по выводу из Столицы. Реализуется стадия нейтрализации и замены.

      – Я доволен. Отведай с моего стола.

      – Не смею, господин.

      – Боишься?

      Алый быстро кивнул.

      Голый привстал в кресле. Тяжеленная лапа мелькнула над кувшином.

      – Теперь пей.

      Он любил такие невинные шутки. Не для низших его питье. И горе тому, кто забудет. И смерть. Долгая и страшная. Непростое питье.

      Жилистый наполнил бокал. Со страхом поднял к губам. Отпил. Подержал во рту, прислушиваясь к ощущениям. Быстро дернулся кадык. Незаметно облегченно вздохнул. Думал, что незаметно.

      – Пей. Пей.

      Голый встал. Упало полотенце. Гибко, незаметно поднял. Укрыл чресла. Так, стоя, он был еще огромнее. Фигура атлета.

      Подошел к балюстраде, искрящейся на солнце белым камнем. Укрепился локтями. Глянул туда, где далеко внизу, полускрытая облаками, веселым серебром неслась в изломах ущелья блестящая нить реки.

      – Подойди, – велел.

      Алый подошел.

      Великан глянул в лицо. Красиво очерченные губы, тонкий породистый нос.

      «Красив, как девка. Но подл. Редкостно подл. И умен».

      Сквозь густые ресницы мелькнул... Взгляд?

      Узкие, как шрам, губы великана тронула улыбка.

      «Нет, не умен. Смел».

      Мощные шерстистые лапы змеями ухватили жилистую шею, перекинули тело через перила и замерли, удерживая над бездной.

      Алый в ужасе попытался было оторвать страшные руки. Воздуха хотелось. Воздуха. Но глаза, вырываясь из орбит, цапнули бездну под ногами, и руки его, умелые руки убийцы, опустились.

      – Господин, – просительно прохрипел.

      В башке колотили молотами, в глазах темнело, темнело. И вдруг он почувствовал, что его повлекли и бросили. Тело сжалось в ощущении полета. Но удар о полированный мрамор веранды.

      – Убирайся, – громыхнуло.

      – Прости, господин, прости, – хрипел он, воздев