Шторм и штиль. Анна и Сергей Литвиновы

м хлебом, и вялеными ставридками, и немного нафталином.

      Дед, по старой морской привычке, вставал с рассветом – «посмотреть, какой дует ветер». Он кипятил полный чайник воды, подметал в коридоре и ходил в булочную. Потом просыпалась Таня. Прямо в пижамке выбиралась на кухню – к теплым булкам и горячему чаю. Слушала уютный перестук ходиков и привычное ворчание деда: «Опять вчера в полночь явилась… Не выспалась. Зеленушка…»

      Зеленушками назывались рыбешки, что водились в бухте рядом со стоком канализации. Их не ели даже кошки.

      Таня отставляла свой чай и бросалась к зеркалу: неужели она и вправду зеленая? Убеждалась, что привычный «морской» румянец на месте, гневно взглядывала на деда, а тот снисходительно хмыкал, спрашивал:

      – Все мужа ищешь… юнга?

      Дед назвал внучку юнгой, когда она только родилась. Сейчас Таня выросла, но он упорно не хотел повышать ее в морском звании. Говорил, что даже до матроса не доросла.

      – На работе задержали, – неуверенно отвечала деду Таня.

      – Свисти-свисти, – фыркал дед. – А то мне с балкона не видно, чем вы там на лавочке занимаетесь…

      На лавочке во дворе ничего особенного не происходило. Ну, обнимались, целовались, конечно.

      Бабушка Таню за кавалеров не ругала. А вот дед сердился, цитировал Лермонтова: «И жить торопится, и чувствовать спешит…»

      Бабушка выходила к завтраку позже всех. Зато всегда в свежем халатике, причесанная, губы чуть тронуты помадой. Тане всякий раз становилось стыдно за свою пижаму и лохматые со сна волосы. Дед улыбался жене, говорил ей: «Доброе утро!» Таня была готова отдать все на свете, чтобы кто-то посмотрел на нее так же влюбленно и так же нежно поздоровался с ней когда-нибудь утром…

      …Дед с Таниными кавалерами был строг. Когда они заявлялись к ним домой, демонстративно закрывался в комнате. Или вообще уходил на прогулку. Говорил: «Юнгам кавалеров не положено!» А бабушка с внучкиными ухажерами охотно общалась. Она открывала с неожиданной стороны даже самых безнадежных. Курсант военно-морского училища вдруг признавался бабуле, что любит сентиментального Ремарка, и свободно цитировал «Трех товарищей». А твердокаменный десантник галантно подливал бабушке чай и целовал ее худенькую ручку с изящным маникюром.

      – Бабуль, ты колдунья! – восхищалась Таня. – Пиковая дама!

      – Нет, я не пиковая. Я червовая, – возражала бабушка.

      Она ласково смотрела на Таню и – сквозь нее. Бабушкин взгляд скользил по фотографиям, которыми были увешаны все стены. Бабушка – молодая: счастливая, с зонтиком, с пуделем… Старые черно-белые снимки из давно прошедшей жизни.

      – О чем ты думаешь? – требовала Таня.

      Бабушка молчала, не признавалась. Потом говорила со вздохом:

      – Этот десантник… он неплохой парень. Но ты не спеши, Танечка.

      – Вот вы с дедом заладили! – сердилась внучка. – Все не спеши да не спеши! Что же мне – в старых девах сидеть?

      Бабушка обещала:

      – Я тебе другого наколдую. Настоящего мужчину. Хорошего.

      – Такого, как дед? – ревниво спрашивала Таня.

      – Даже лучше! – заверяла бабушка.

      А дед притворно сердился:

      – Что? Что ты сказала? Лучше меня?

      …В Южнороссийске, где они жили, росли пирамидальные тополя и серебрилось на ветру море. У Татьяны все удавалось с работой (она служила переводчицей в пароходстве). А вот с кавалерами дела обстояли неважно. Портовый, вечно спешащий город. Местные молодые люди тоже спешили, торопили Татьяну. Кто звал ее в постель, кто сразу замуж. А она все ждала чего-то. Чего-то такого, как у бабушки с дедом. Чтобы можно было прожить рядом полжизни и в старости сказать, как говорила бабуля: «Вот вижу в окно: идет с работы мой Саша. И на душе тепло-тепло сразу становится…»

      – Откуда у вас такая любовь? – допрашивала Таня бабушку.

      Старушка только плечами пожимала, трепала внучку по волосам.

      Таня знала наизусть семейную историю о встрече бабушки с дедом.

      Саня нашел свою любовь на пирсе.

      Пирс выдавался далеко в море, на нем сладко пахло засохшими мидиями и йодными водорослями.

      Бабушка, как сейчас Таня, все ждала чего-то… Она любила по вечерам стоять на пирсе и смотреть на бухту. Недоброжелатели хмыкали: «Прямо «Алые паруса»! Прынца высматривает!» А друзья предупреждали, что на пирсе опасно – слишком безлюдно, можно напороться на хулигана.

      Саня, загорелый, с обожженными солнцем волосами, проходил мимо на моторке. Увидел одинокий стройный силуэт, белое платье на фоне заката, в руках – смешной кружевной зонтик. Решил рассмотреть поближе, лихо пришвартовался и… Бабушка рассказывала Тане: «Просто голову потерял. Завалил меня своей рыбой. Под окнами дежурил. Всех поклонников разогнал!»

      Впрочем, сам дед говорил об истории их знакомства по-другому:

      – Окрутила она меня. Опоила. Стреножила. Не смог от нее драпака дать…

      Они поженились. Дед ходил в море