Рыбы молчат по-испански. Надежда Беленькая

ружила такая непроглядная ночь, что Нина испугалась: как будто нырнули в подземный тоннель.

      От темноты зрачки ломило, как зубы от кислятины.

      И никакой надежды на свет в конце тоннеля – ни проблеска, ни полоски в небе, обещающей утро.

      Только фары джипа освещают дорогу.

      «Дэвид Линч, “Шоссе в никуда”», – вспомнила Нина.

      Испанцы на заднем сиденье притихли, но Нина чувствовала, что они не спят.

      Может, тоже думают про Линча.

      Или про свет в конце тоннеля.

      Роса протянула руку и осторожно коснулась Нининого плеча.

      – Пожалуйста, – попросила она, – уточни у Ксении, сколько километров до Рогожина…

      Нина вздрогнула – голос прозвучал неожиданно громко.

      Перевела вопрос.

      – Двести, – сухо ответила Ксения, не отрывая глаз от светового пятна впереди, похожего на желтую бабочку.

      «Нельзя ее отвлекать, – подумала Нина. – Такая опасная дорога…»

      – Прошлой зимой, – неожиданно заговорила Ксения, словно услышав ее мысли, – возвращаюсь вечером в Москву. С испанцами… Смотрю – впереди фура. Черная, страшная… Габаритные огни забыли включить, сволочи… Чуть не вписалась…

      – Ужас… – сочувственно бормочет Нина. Она не знает точно, что такое «габаритные огни», но живо представляет черную громаду, о которую вот-вот разобьется маленький серебристый джип.

      Светает – как будто в кювете с раствором медленно проявляется черно-белая фотография. Смутные очертания за окошком становятся более контрастными. Мрак отделяется от света, небо от земли. Зрачки уже не ломит от клубящихся пятен, и бабочка не скачет впереди так желто и ослепительно. Вот пробежала сосна. Стайка юных берез чуть не выскочила на дорогу – посмотреть, кто тут едет с московскими номерами? Мелькнул темный дом – так неожиданно, что Нина вздрогнула и обернулась, провожая его глазами.

      Вдоль трассы с обеих сторон тянутся заснеженные поля.

      – А ты вообще откуда? – спрашивает Ксения.

      Она взбодрилась – видимо, напряжение ночной дороги слабело.

      – В университете преподаю. На филфаке. Учусь в аспирантуре, – отвечает Нина, с трудом отрывая взгляд от плывущего за окошком пейзажа.

      – А как меня нашла?

      – Позвонила знакомая. Сказала, что ищете переводчика на два дня. Она сама собиралась поехать, но не получилось.

      – Как зовут знакомую?

      – Юля.

      – Не помню такую…

      – Может, ее тоже кто-то попросил.

      – А как же университет?

      – В смысле? Ах да – сейчас каникулы.

      – Каникулы… Совсем про них забыла… Что-нибудь еще Юля твоя говорила?

      – Ничего. Сказала только, что они ребенка усыновляют и нужен переводчик… А вы давно с испанцами работаете?

      – Давай-ка лучше на ты. Работаю восемь лет. Сперва были американцы, теперь вот испанцы. Четыре переводчицы сменила… Ты им, кстати, скажи, что в департаменте нас сегодня принять не смогут. Перенесли на завтра.

      Нина перевела. За спиной послышалось беспокойное оживление.

      – Они спрашивают, разрешат ли им сегодня увидеть дочку.

      – Нет, конечно. Без направления не пустят. Переночуем в гостинице, а с утречка сперва в департамент, потом в дом ребенка…

      Пустынная трасса оживала. Впереди, грохоча и рассыпая снежную пыль, неслись грузовики. Давя на газ, Ксения обгоняла сонные легковухи – в основном «жигули», «нивы», одну разлапистую «волгу», такую грязную, что определить цвет было невозможно. Постройки вдоль дороги становились более основательными, деревянные избы сменились каменными домами. Неожиданно из-за угла вывернули рельсы, по ним навстречу проехал трамвай. Потянулась чугунная изгородь, за которой белел заснеженный парк с черными бутонами озябших ворон.

      Мутные сумерки. Люди спешат на работу.

      Таким Нина впервые увидела Рогожин.

* * *

      Скажи, по каким местам пролегают твои маршруты – и я скажу, кто ты.

      Что если, соединив все эти точки на карте, мы узнаем про себя что-нибудь особенное – увидим силуэт судьбы, тайный знак, которым каждый отмечен? У одного получится пентаграмма, у другого – треугольник, у третьего – квадрат, по равным сторонам которого человек носится всю жизнь как белка в колесе. Но скорее всего это будет цветок, чья сердцевина – какая-нибудь захудалая станция метро, где у человека дом, а лепестки – районы, куда он наведывается по работе или по какой-то другой надобности.

      У одних – колокольчик, у других – ромашка, у третьих – гвоздика или чертополох.

      Силуэт Нининой судьбы представлял собой трапецию, расположенную между четырьмя точками на карте Москвы. Конечно, время от времени появлялись новые маршруты, но это случалось нечасто, и поэтому на ее личной карте они были бы обозначены бледным пунктиром.

      Ехать рано утром куда-то за двести километров