Прыжок (сборник). Владимир Дэс

угом не друзья, а партнеры, не обеды, а фуршеты.

      Порой мне даже мерещилось, что это и не я живу в этом бешеном мире, а только мое тело как отдельная сущность, к тому же принадлежащая не мне, а какому-то сообществу людей, объединенных общим названием «мировой бизнес».

      Попав во власть этого загадочного монстра, люди забывают, что помимо бирж и процентов на свете есть лес, а в лесу – поляна с ежевикой, есть река, а в ней – сопливые пескарики; что день состоит из восьмидесяти шести тысяч четырехсот секунд, а не из единого мига между утренней и вечерней котировкой акций, что женщины – не только роботизированные комплектующие пишущих машинок, но еще и нежные создания с бархатной кожей, которую можно ласкать и испытывать при этом не меньшее удовольствие, чем от положительного сальдо баланса, составленного, кстати сказать, этим же эфирным созданием.

      Прочитав это, вы, наверное, подумали: «И откуда у этого бедняги такие идиотские думки о пескариках, полянках и дамочках? Не свихнулся ли он часом? Не сообщить ли об этих причудах в его центральный офис на предмет скорейшего собеседования с психиатром. Пусть-ка ему мозги поправят».

      Что до мозгов, тут, пожалуй, в самую точку. С мозгами у меня и вправду не все в порядке. В том смысле, что сейчас они у меня не в том порядке, в каком были раньше.

      А раньше – это до моего последнего прыжка.

      Когда-то, лет двадцать назад, в той далекой и уже, кажется, не совсем моей жизни, я, как и многие, увлекался спортом.

      Нравилось мне прыгать с парашютом.

      Напрыгал я не много, но и не мало – за сотню прыжков. С разных высот и с разными элементами сложности. Хватало и затяжных прыжков.

      Но этот мой недавний прыжок стал, можно сказать, рекордным. Вряд ли кто-то еще в нашем мире совершал такие.

      Впрочем, расскажу все по порядку.

      Я улетал из Голландии после очень тяжелых переговоров на предмет заключения долгосрочного контракта по поставке голландских цветочных луковиц для приготовления деликатесных блюд, подаваемых в элитных ночных клубах.

      Переговоры были долгими, нудными и каверзными.

      Мне кое-как удалось склонить партнеров на определение основных точек в программной линии наших совместных инвестиционных вложений.

      Этого было достаточно.

      Теперь они и сами не заметят, как по уши залезут в болото контрактносхоластического словоблудия, а там их уже поджидают мои специалисты по доведению этих основных точек определенной программной линии до логического конца, выгодного моей компании, специалисты такие, что, связавшись с ними, сам черт не заметит, как станет ангелом, а ангел, соответственно, чертом.

      В общем, оставил я свою команду доводить этот контракт до ума и рванул в аэропорт Амстердама.

      В Москве меня ждал аукцион по продаже четырнадцати тросов Останкинской телевизионной башни.

      Машина гнала, как безумная.

      Я опаздывал.

      По телефону связались со службой сервиса авиакомпании «Пан Америкэн», на разных тональностях требуя задержать рейс.

      Влетели в аэропорт.

      Я чуть не протаранил самооткрывающиеся двери.

      Состоялся блиц-скандал.

      Но автобус подали.

      Короче говоря, я успел.

      Правда, место мое уже заняли, и мне досталось одно-единственное свободное – в самом хвосте самолета, у туалета. Но тут скандалить я уже не стал – мне важно было успеть на аукцион.

      В Останкинской телевизионной башне меняли крепежные тросы.

      Тросы были из особой стали. Кое-кто готов был заплатить за эту марку стали приличные деньги.

      Наша фирма взялась представлять в Москве, на этом аукционе, интересы этих кое-кого.

      Деньги под это были уже получены и уже ушли в Австралию на закупку земельных участков в центральной австралийской пустыне, где, по предсказанию Ури Геллера, через восемьсот лет образуется нефтяное море.

      Сел я в кресло. Пристегнулся. Попросил чашку чая с ликером «Беллесс». Потом попросил байковое одеяло и заснул, рассчитывая проснуться только в аэропорту «Шереметьево-2», где меня должна была ждать машина с мигалкой и парой бутербродов.

      Я сладко дремал, разморенный изрядной чайной порцией ликера.

      Мне снилась Лондонская биржа.

      Катастрофическое падение стоимости унции золота.

      Паника в швейцарских банках.

      Обвал, переходящий в страшный скрежет обеспеченных золотом акций итальянских ювелирных заводов.

      От этого мне во сне стало страшно, и я открыл глаза, плохо еще соображая, где нахожусь.

      Я был в самолете, но его трясло, как в лихорадке, даже посильнее, чем Лондонскую биржу в моем сонном кошмаре.

      Перед глазами мельтешили стюардессы, пилоты и пассажиры в истерике, а сам самолет летел почему-то не прямо, а круто пикировал.

      При этом моторы завывали, как добрая сотня разорившихся банкиров