Окно как фактор слабоумия. Владимир Дэс

в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

      © Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

      «Итальянский концерт» Баха вызвал у отца такие рывки зевоты, что он складывал пополам своё сидящее тело, чтобы в смачном зевке не открыть свой огромный рот.

      Концерт этот был нашей семье не нужен.

      Отец в музыке ничего не смыслил, мама вообще не знала, что она, музыка, есть на белом свете, сестра Люся кроме Киркорова ничего больше не признавала, а у меня от всего, что связано с папиной инициативой, болели зубы, причём все двенадцать, оставшиеся после посещения папиного друга стоматолога.

      Но отец был в нашей семье был непререкаемым авторитетом, и если он говорил, что надо идти на концерт, то все мы шли на концерт. Если он сказал, что пригласительные билеты на этот концерт, полученные им в виде приза за покупку десяти килограммов квашеной капусты из Голландии, не должны пропасть, значит пропасть они не должны.

      И вот мы всей семьей сидим и не слушаем концерт, каждый по-своему.

      Мама, сидя слева от папы, вяжет зимнее пальто для нашей собаки Шарлотки.

      Люся – моя младшая сестра – спит у меня на плече.

      Я пытаюсь, не слушая музыку, мечтать о моем завтрашнем свидании с Розой.

      Отец, мучаясь зевотой, борется со своим ртом.

      Шарлотка, подвывая альту, ходит по-маленькому то под одну ножку кресла, то под другую.

      Наконец Шарлотка писать перестала, и концерт закончился.

      Мама довязала пальто.

      Люся проснулась.

      У меня перестали ныть зубы.

      А папа зевнул.

      Широко, смачно.

      Потом еще.

      И еще.

      И так раззевался, что мама засомневалась, сможет ли он управлять в таком состоянии нашим «Запорожцем».

      На это отец жестами показал: «Все будет нормально». То есть в порядке.

      Понятно, что говорить он не мог.

      И мы, подчиняясь жестам папы, дружно уселись в наш заграничный автомобиль.

      Я вам скажу, в машине ехать было нелегко. Она, подчиняясь зевкам папы, двигалась рывками и зигзагами.

      К счастью, жили мы недалеко и доехали до дома без особых приключений, что, пожалуй, для этой ситуации было удивительно.

      Когда все вылезли из «Запорожца», отцу, очевидно, уже надоело зевать. И от этого он стал злиться.

      И злиться, естественно, на нас.

      Шарлотка, как самое догадливое существо в нашей семье, поджала хвост, и, перестав лаять, спряталась за маму.

      Мама тут же взялась за вязание.

      Люся, как самая маленькая, значит, самая глупая, сказала папе:

      – Папа, жалко, что сейчас зима. Если бы было лето, ты бы ртом мух наловил видимо-невидимо, – и от радости захлопала в ладоши.

      Но папе это сообщение Люси не очень понравилось.

      Я тоже хотел что-то сказать, но, посмотрев на папу, потом на Шарлотку, скулившую за спиной мамы, передумал и осторожно вошел в подъезд.

      Электрического света в нашем подъезде не было уже лет десять. Но папа каждое утро брал из дома лампочки и вкручивал их на всех этажах. Хотя к вечеру их кто-то снова выкручивал.

      Я думаю, это делала мама, иначе бы наш семейный бюджет не выдержал этой папиной инициативы.

      Хотя он очень удивлялся, когда по утру дома открывал тумбочку, где брал лампочки, почему лампочки в ней никогда не кончаются.

      Так вот, света в подъезде не было, потому что мама перед концертом лампочки успела вывернуть и положить обратно в тумбочку. А на улице было уже темно. И мы на ощупь в темноте потопали на наш четвертый этаж, спотыкаясь о бутылки, банки и храпящих по углам лестничных площадок местных пьяниц.

      Наконец мы добрались до двери нашей квартиры.

      Папа, зевая, нервно достал ключи и сунул один из них в дверной замок.

      Поднатужился.

      Крутанул, и бац – ключ обломился. Одна его половина осталась в замке.

      Как оказалось, это был ключ от багажника нашего автомобиля.

      Мы стояли у двери в полной темноте и тишине.

      Тишину, правда, методично нарушало булькание папиных зевков.

      Люся тут же вспомнила, что прошлый раз папа вставил ключ от почтового ящика, и мы попали домой только на третьи сутки.

      Я ощупал замок, посветил спичкой и понял, что через дверь нам домой не попасть она у нас была металлическая, выбить невозможно. Только вырезать автогеном, что папа один раз уже делал. Но тогда сгорела вся мебель в нашей прихожей, а заодно и вся одежда.

      Поэтому я подумал, что папа на этот раз придумает что-нибудь другое, новое, оригинальное.

      И точно. В темноте вдруг раздалось: «Эврика!»

      «Ага, – подумал я, – значит, папа перестал зевать».

      Но