Три звонка на рассвете. Виктор Точинов

оял на видном месте. На столе. Да еще и на подставке. Фирменный знак. Подпись.

      …Опера курили на кухне. В комнату без нужды не входили. Жалели экспертов – возиться с этим? Понятых отпаивали. Дверь в туалет нараспашку – массовый бунт желудков. А вроде повидали… Не спорили. И так ясно – он. Утренний Мясник. Больше некому. Такой фирменный стиль не подделаешь. Серия. Пятый случай.

      И единственный – угодивший на экран. В самом смягченном виде.

      …Он телевизор не смотрел. Вообще не включал. Некогда. Не кокетничал – день забит, расписан по минутам. Ночь тоже. И газет не читал. Изредка – криминальные сообщения. Для работы. Он был писатель. Больше того – учил писать других.

      Зачем он это делал? Никто не знал. Говорили: самоутверждается. Да куда уж больше. Самоутвердился. И самовыразился. Вроде достаточно – полку распирают переплеты. Сверкают глянцем. И все – с его фамилией. Слава!

      Другие болтали: плодит учеников. Эпигонов. Кровь от плоти, плоть от крови – короче, что-то про чресла. Инстинкт деторождения. Сублимированный. Тоже ерунда – пять детей от трех браков (по слухам). А может – гораздо больше.

      Еще версии: иссяк, паразитирует на чужих сюжетах; литературный плантатор ищет себе литературных негров. Как Дюма-отец. У них там фабрика литературная. Романы и рассказы фабрикуют под раскрученным брендом. Тут без комментариев – завистливый визг импотентов.

      Так зачем? Непонятно. Но – учил. Три дня в неделю. Вернее, три вечера. ДК – бывший дом бывшей культуры, центр досуга по нынешнему. Четвертый этаж. Комнатенка уставлена колченогими столами. Во вторник там учатся макраме, в пятницу экс-гипнотизер приоткрывает неведомое. А в понедельник, среду, четверг – он. Два часа, иногда затягивается надолго. Группа – когда десять человек, когда пятнадцать. Изредка больше. Девушек половина. Модно, женские романы прут как фарш из мясорубки. Любовные, криминальные, иронические. Женщины-следователи ловят женщин-аферисток – в перерывах между адюльтерами. И все при этом тонко шутят. Пускай.

      Пятнадцать пар глаз поначалу недоумевают: он – такой? Такой, такой, что поделаешь. Лысый и лохматый одновременно – остатки волос бунтуют, никак не хотят соблюдать видимость приличий. Да и он не старается. Три вечера – одна и та же рубашка, воротник к четвергу темнеет. В понедельник надевает новую. Все два часа постоянно курит, на столе кофейная банка бычков. Предупреждает сразу: аллергиков и астматиков не принимаю. Глаза глубоко посажены, цвет так сразу и не определить. Взгляд тяжелый. Сидит, упершись ладонью в колено, тянет одну за одной.

      И говорит, говорит, говорит. На первом занятии, сразу – ошарашивал: вы – графоманы! Не спорьте, другие сюда не приходят. Будем делать писателей. В чем отличие? Графоман – тот, кто пишет. Писатель – тот, кто издается. Графоман свободен в своих писаниях – для себя старается. Писатель – подчиняется непреложным законам. Кто-нибудь что-нибудь слышал о законах художественного творчества? Забудьте. Писательство – бизнес. Правят законы рынка. Необходимо: а) произвести товар; б) прорекламировать; в) продать – окупив затраты на первый и второй пункты. То есть: предмет нашего изучения есть маркетинг и менеджмент интеллектуальной собственности. Торговля мозгами. Что «хороший товар в рекламе не нуждается» – такая же ахинея, как и «талант везде пробьет себе дорогу». Кстати, пункт «а» – для кустарей. Для предпринимателей-одиночек. Киты и мамонты этого дела – сами пишут очень мало. Почти ничего не пишут. Соавторы, литературные негры… А выстреливают до сотни печатных листов в год – огромными тиражами. Иные – и еще больше.

      Сам он относился к иным. В прошлом году – сто семьдесят шесть условно-издательских листов. Рекорд. Тематика самая разная: и вампиры с оборотнями, и классические детективы, и исторические, и фантастические… Токарь-универсал.

      Спрашивают: Кого читать? – А зачем? Чукча не читатель, чукча писатель. Вечером допишите, а утром прочтите – на всякий случай. А то многие тут же папку под мышку и бегом в издательство. Если серьезно: Кинга читайте. Кого еще? Снова Кинга. Кроме него? А опять Кинга. Гений продаваемости. Только не вздумайте писать как он, с многостраничным подходом к теме – никто не купит. Когда раскрутитесь – пожалуйста. А сейчас – в первом абзаце – труп на ковер. И пошло действие.

      Эрудиция у него кошмарная. Не блестящая – именно кошмарная. Эйденическая память или что-то вроде этого. Помнит все. Или почти все – что читал, что слышал. Обожает выдвинуть дикую идею. Абсурдную. Чтоб едва сформулированная – вызывала неприятие. И блестяще ее отстаивать. Той самой эрудицией. В голове – громадная куча цифр, имен и фактов. Выгребает нужные в споре, остальные задвигает в дальний угол своего громадного чердака. И попробуй поспорь.

      Многие не выдерживали, уходили. Некоторые – с обидой. Ему все равно. Иные просто не приходили на следующее занятие. Другие пытались выяснить отношения. Один (неплохо писал, ехидно и – коротко) сказал разочарованно: я думал – Вы Учитель. А Вы – говно!

      Отреагировал неожиданно. Расплылся в улыбке. В доброй (редкость!): Значит – не зря старался. Значит – выучил. Поздравляю! Выпускной – на пять с плюсом!

      И тут же предложил обмыть писательскую зрелость.