ГЛАДИАТОР ИЗ ОСВЕНЦИМА. Влад Смирнов

емпиона Европы… А потом совершенно неожиданно оказался вовлечен в смертельно опасную борьбу за другое звание – «двухсоткратный чемпион Освенцима по боксу». Можешь представить, через что ему пришлось пройти?

      «Земля обетованная»

      Застонали тормоза, и поезд остановился. Вагон-скотовозка, душный, набитый людьми под завязку, разом выдохнул. Забормотала, зашевелилась человеческая масса. Именно так, как к безликой массе, к ним относились в дороге, и они все сжались, приняли эти правила и приготовились терпеть. Еще на вокзале в Греции ктото говорил: «Там вам будет лучше!» Лучше, чем в гетто в Салониках, куда их собрали со всего города, отняв дом, работу, отняв право сидеть в кафе, ездить общественным транспортом, отняв всю прошлую нормальную жизнь. Ну что ж, еще одно переселение… На дворе 1943 год, вся Европа движется куда-то вместе с войной. Значит, пора. Может, и правда в этой польской глуши вместе со своими, простой коммуной, можно будет построить новый мир. Надо только потерпеть. Много ночей на жестком деревянном полу вагона. Много сумеречных дней. Но наконец добрались. Слава богу, это бесконечное, адское путешествие подошло к концу! Двери вагона открылись в мягкие майские сумерки. Люди брали чемоданы, детей, помогали старикам и осторожно выходили наружу.

      Саламо Арух, крепко сбитый, невысокий 20-летний паренек, стоял на платформе вместе с матерью, отцом, братом и тремя сестрами. Он с недоверием озирался вокруг. Не было это место похоже на пасторальную деревушку, которую они представляли себе в дороге. Коричневые кирпичные бараки. Колючая проволока. Немецкие офицеры с автоматами и бесстрастными лицами, сортирующие пассажиров их поезда. Молодые налево, старики и женщины с детьми – направо. Немцы сквозь зубы цедили приказы. Вот впереди возникло замешательство: ребенка отняли от матери и передали бабушке. «Куда их?» – кричала мать. Переводчик что-то сказал тихим голосом. По толпе на перроне пронеслось: «Тех, кто не может работать, отправляют в отдельный барак… обеспечат едой и жильем…» Люди успокоились. Напоследок отец Саламо, который был еще бодрым и сильным, крепко обнял мать. Братья чмокнули сестренок. Их развели в разные стороны. «Дальше будет лучше! – успокаивал переводчик. – Сейчас вас отведут в горячий душ, потом будете отдыхать…» Врал безбожно негодяй переводчик. Душ был ледяной, и никакой это был не душ, а просто струя из шланга, которой поливали абсолютно голых, в шеренгу выстроенных людей. У них отобрали одежду и все личные вещи, а потом, опять же как скот, голышом повели «на дезинфекцию». После этого «душа» отдыхом и не пахло. Их брили, татуировали им номера на запястье – в общем, пропускали через какую-то гигантскую обезличивавшую мясорубку почти всю ночь. Саламо с жалостью смотрел на отца. Тот изрядно осунулся за время путешествия. Он не был больше похож на лихого портового грузчика, весельчака, матерщинника и силача. Он как-то очень быстро превратился в сгорбленного старика. Особенно это стало заметно, когда пришлось надеть серую полосатую робу, больше не оставлявшую сомнений: они все тут арестанты. Полосатую толпу выстроили колонной и лающими выкриками погнали на площадку в центре лагеря. Там их снова осматривали немецкие офицеры.