Спекулятивный реализм: введение. Грэм Харман

предисловии к сборнику, посвященному спекулятивному реализму и спекулятивному повороту в целом, Харман, Ник Срничек и Леви Брайант напишут:

      В нашем поле сейчас захватывающее время. В нем нет никакого господствующего героя, период рабских комментариев к истории философии, кажется, закончился. Настоящие попытки полноценной систематической мысли уже не редкость в наших кругах, они все больше становятся тем, чего ждут[2].

      Почему очередное философское течение, возникшее, скорее, на периферии философского мира из встречи молодых и малоизвестных философов, так быстро выросло в целое движение и вызвало такой оптимистический настрой?

      Наперекор консенсусу

      Спекулятивный реализм – это прежде всего рамка, объединяющая первоначальную четверку философов, участвовавших в голдсмитском воркшопе. В качестве группы они просуществовали около двух лет, еще раз встретившись неполным составом на конференции в Университете Западной Англии в Бристоле в 2009 году.

      На голдсмитском воркшопе Брассье ясно указал на общее стремление всех четырех его участников:

      Нас объединяет нечто фундаментальное – желание заново поставить или открыть целый набор философских проблем, которые, как считалось, по крайней мере, в континентальной традиции, окончательно закрыл Кант[3].

      Эта задача предполагает критику и преодоление значительной части континентальной философии, наследующей Канту[4], поэтому спекулятивный реализм начинается с негативной программы – с критики современной, преимущественно континентальной философии. Он исходит из установки, что необходимо активно менять ландшафт континентальной философии, не дожидаясь его «естественного» изменения. На начало XXI века этот ландшафт в значительной степени задавался рядом связанных между собой и продолжающихся трасценденталистских и квазитрансценденталистских проектов – феноменологией, разнообразными философиями языка, постструктурализмом, объединенными антиреализмом[5].

      В обобщенном виде гипотеза спекулятивного реализма предполагает, что в основании этих проектов лежит единая схема, определяющая общий набор стратегий философствования и его ограничений. Эта схема запрещает прямое постижение внешней реальности, как оно практикуется в обыденном и естественнонаучном мышлении. Согласно ей, всякая попытка помыслить, познать, выразить нечто внешнее, не зависящее от сознания, наталкивается на перформативное противоречие: любое «в себе» самим актом его мышления преобразуется в «для нас», то есть «мы не можем помыслить или воспринять X вне [факта] мышления или восприятия этого X», а в пределе «X не может существовать, не будучи помысленным или воспринятым»[6]. Это «аргумент Перла», обсуждаемый Брассье. Мейясу выстраивает схожий и более сложный, признаваемый всеми спекулятивными реалистами концепт – «корреляционизм». В его основе лежит «идея, согласно которой мы можем иметь доступ только к корреляции между мышлением и бытием, но никогда к чему-то одному из них в отдельности»[7]. Мышление оказывается запертым в «корреляционном» круге и должно считаться с этим.

      Круг окончательно оформился в результате концептуализации конечности человеческого познания (в том числе философского мышления) в критической философии Канта. Конечность – это специфическая конфигурация, которую не следует путать ни с простой ограниченностью, ни со смертностью. Она в первую очередь означала активный характер познания: «До сих пор считали, что всякие наши знания должны сообразоваться с предметами. <…> следовало бы попытаться выяснить, не разрешим ли мы задачи метафизики более успешно, если будем исходить из предположения, что предметы должны сообразоваться с нашим познанием»[8]. Познание, иными словами, представляет собой вовсе не пассивное запечатление или отражение вещей в сознании, а активное конструирование их репрезентаций. Однако это не чистая спонтанность вроде бесконечного мышления Бога, intuitus originarius, которое, будучи интеллектуальным созерцанием, создает свой предмет. Напротив, конечное мышление это intuitus derivativus\ созерцание, производное от сущего, существующего само по себе. Сотворить и представить – разные акты, и разница удерживается сохранением существующей независимо реальности, которая обнаруживается познанием. Испытывая ее воздействие, оно производит репрезентации, однако между репрезентациями и реальностью – непреодолимая пропасть. Конечное мышление, таким образом, располагается между чистой спонтанностью и чистой рецептивностью. Не обладая интеллектуальным созерцанием (интеллектуальной интуицией), оно не способно познать вещь в себе и в совпадении с ней достичь тождества субъекта и объекта, преодолев собственную конечность[9]. Реальность «в-себе» оказывается недоступна, сознанию остается иметь дело с созданными им репрезентациями. Так закладывается основа антиреалистической ориентации континентальной философии.

      Вещи доступны нам только в той мере, в какой даны в представлениях опыта, синтезируемого познавательными

2

Bryant L., Srnicek N., Harman G. Towards speculative philosophy // The Speculative Turn: Continental Realism and Materialism / Bryant L. et al. (eds.). Melbourne: re.press, 2011. P. 1.

3

Brassier R., Grant I.H., Harman G., Meillassoux Q. Op. cit. P. 308.

4

Кант – главный антагонист четверки спекулятивного реализма, однако едва ли он является единоличным автором той схемы, на которой, по их мнению, покоится континентальная философия. Чтобы реконструировать эту схемы, спекулятивным реалистам приходится обращаться вглубь Нового времени – к различию первичных и вторичных качеств у Декарта и Локка, к тезису о связи бытия и восприятия у Беркли, а после философии Канта – к Гегелю и Фихте, которые довели эту логику до предела, то есть идеализма.

5

См., напр.: Braver L. A Thing of This World: A History of Continental Anti-Realism. Northwestern UP, 2007.

6

См. наст. изд. С. 107.

7

Мейясу К. После конечности: эссе о необходимости контингентности / пер. с фр. Л. Медведевой, науч. ред. П. Хановой. Екатеринбург; Москва: Кабинетный ученый, 2015. С. 11.

8

Кант И. Критика чистого разума // Собр. соч.: В 8 т. М.: 1994. Т. 3. BXVI.

9

Человек якобы всегда был конечен в своем мышлении, даже если не знал об этом. Поэтому задача философского мышления – перестроиться в соответствии с предполагаемой конечной природой, отрефлексировать и концептуализировать собственную конечность, причем сделав это «конечно» (например, в концептуализации конечности Кантом остается догматический остаток в виде понятия вещи в себе). Можно, конечно, пренебречь этой задачей и строить философию из «бесконечной» перспективы Бога, не рефлексируя об условиях данности сущего и бытия, но получаться, предположительно, будет лишь философия, не осознавшая свою конечную природу, а потому наивная и ошибочная, впадающая во всевозможные трансцендентальные иллюзии.