Восточные славяне накануне государственности. Максим Иванович Жих

linъ). Спалов Иордана можно отождествить с волынскими славянами, которым принадлежали памятники зубрецкой (волыно-подольской) группы пшеворской культуры. Война с ними была осмыслена в готской эпической традиции как борьба с народом древних великанов.

      Далее анализируются данные о славянских этнополитических объединениях, существовавших на Волыни в VI–X вв.: дулебах, волынянах, червянах и т. д. Особое внимание уделено рассмотрению известий арабского автора ал-Мас’уди о существовавшем на Волыни и в сопредельных землях славянском этнополитическом союзе В. линана, возглавляемом князем Маджком, которые сопоставляются с рассказом «Баварского географа» о славянском королевстве Сериваны, откуда происходят славянские народы.

      В главе второй проанализированы сообщения средневековых восточных авторов о расселении славян в Поволжье. На основе сопоставления письменных и археологических источников автор делает вывод о проживании на территории Среднего Поволжья во второй половине I тыс. н. э. славянского населения. Проведенный в статье анализ материалов показывает, что существует целый блок восточных источников, которые помещают в Среднем Поволжье ас-сакалиба-славян, единственным археологическим соответствием которым является население, оставившее памятники именьковской археологической культуры, и его потомки, вошедшие в состав жителей Волжской Болгарии.

      Сделана попытка выяснить, опираясь на письменные источники, как именовали себя носители именьковской археологической культуры, существовавшей в Среднем Поволжье в IV–VII вв., ядро которой составляли славяне. Именьковский ареал занимал значительные пространства, соответственно, разные группы именьковского населения могли иметь разные имена. На основе арабских и хазарских источников можно сделать вывод, что какие-то группы именьковцев могли называться словенами и северянами.

      В главе третьей рассматриваются ключевые вопросы истории кривичей: 1) Проблема соотношения летописных кривичей и полочан. Одни летописные тексты «отдают» верховья Западной Двины кривичам, а другие – полочанам. Исследователи давно заметили это противоречие и попытались прояснить его. Выводы при этом у них получились не просто разные, но нередко взаимоисключающие. Рассмотрев источники и проанализировав историографию, автор приходит к выводу, что кривичи представляли собой особую этнокультурную славянскую общность, расселившуюся на огромной территории и вследствие этого не имевшую, по-видимому, прочного политического единства. Полоцкая группа кривичей имела своё особое название, полочане, произошедшее от реки Полоты, по берегам которой они расселились. Политические объединения верхнеднепровских и двинских кривичей (полочан) жили, по имеющимся данным, своей независимой политической жизнью; 2) Проблема славянского расселения в Псковской земле и принадлежность древнейших славян региона к славянскому этнополитическому объединению кривичей.

      В главе четвертой рассматриваются ключевые вопросы истории радимичей: 1) негативные стереотипы о радимичах, сложившиеся в историографической традиции, и аргументируется позиция, что они не имеют под собой достаточных оснований; 2) проблема локализации радимичей, поставленная недавно А.С. Щавелевым, и аргументируется позиция, что мнение данного автора, попытавшегося оспорить их традиционное размещение на Соже, основано на ошибке и является следствием поверхностной работы с летописным материалом; 3) проблема происхождения радимичей, проводится подробный обзор историографии и аргументируется гипотеза, согласно которой миграция радимичей с территории современной Польши могла произойти в VII–VIII вв. в рамках славянской миграционной волны из Средней Европы и Дунайского региона на север и восток; 4) проблема атрибуции Λενζανηνοι/Λενζενίνοι (лендзян), упоминаемых Константином Багрянородным, и аргументируется гипотеза об их тождественности радимичам, происходящим согласно летописной традиции «от ляхов» (лендзяне – вариант этнонима ляхи).

      В главе пятой рассматриваются летописные сообщения о восточнославянской знати догосударственного времени. Летописные источники рисуют трехступенчатую структуру восточнославянского общества предгосударственной эпохи, типичную для эпохи «военной демократии»: народное собрание/народное войско, знать/совет знати и княжеская власть. Совет знати осуществлял наряду с князем оперативное управление делами славянских этнополитических союзов и решал важные вопросы в перерывах между народными собраниями, а на позднем этапе «старцы градские» стали связующим звеном между князем и его дружиной (боярами), с одной стороны, и народом – с другой. Данных о том, что восточнославянская знать носила преимущественно дружинно-служилый характер, как считают некоторые историки, источники не содержат.

      В главе шестой рассматривается проблема локализации Русского каганата и археологического соответствия русам ранних источников. Анализируется историография, посвящённая проблеме Русского каганата, и в качестве наиболее перспективной историографической линии рассматривается концепция Г.В. Вернадского, Д.Т. Березовца, В.В. Седова, Е.С. Галкиной и других учёных, которые помещают данную политию на юго-востоке Европы. Показаны возможности сопоставления этнографического описания ранних русов в восточных источниках с археологическими