Крыга. Александр Алексеевич Богданов

нных кирпичах истопленной кизяками русской печи крепко спали ребятишки, прикрытые ветошью, на полатях, разметав голые руки по доскам, ворочалась и бредила жена Крыги – Авдотья.

      Вместе с Крыгой ввалился из сеней и заходил по избе морозный кучно-белый пар. Лежавшая около подпечника овца вскочила на тонкие жидкие ноги, встряхнулась худыми втянутыми боками и повернула к Крыге голову, тараща круглые, как бы удивленные глаза.

      Крыга неторопливо повесил на гвоздь ватную, обмызганную шапку, оглядел избу, прибавил огня в лампе и сел на скамью. Над устьем широкой закоптевшей печи блестели медными спинками тараканы. В пазы стен, в щели пола и из промерзших углов тянул холод.

      Крыга сидел и думал. Изрытое сетью морщин лицо напряженно двигалось и темнело от мучительных внутренних усилий уяснить и осмыслить все то, что непонятно и тяжело бродило в душе.

      Потом Крыга встал, зябко потянулся, достал с полки краюшку хлеба, отрезал ломоть и, круто посолив, съел, запив ковшом воды из деревянной кадки, снял полушубок, бережно сложил на лавке, разулся и сунул в печную продушину холщовые мокрые онучи для просушки.

      Овца облизывалась и жевала глину с печи, скреплявшую кирпичи, Крыга ударил ее ладошкой по лохматой спине. Овца качнулась, ткнулась задом в лавку, потом сразу подломила тонкие ноги и легла. А Крыга потушил лампу и полез на полати.

      Авдотья перевернулась на бок, открыла глаза и спросила:

      – Ты, Антдаушка?

      Укладываясь рядом с женой на скрипучих досках, Крыга неприветливо ответил:

      – Кожу же, кроме меня, быть?

      Двоим на полатях было тесно. Крыга уперся острым локтем в Авдотью и сказал:

      – Двинься-ка…

      Авдотья заворчала:

      – Куда те двинусь… Сте-е-нка.

      Крыга легько и незлобиво ткнул ее под бок.

      – Двинься, што ль… Коло-ода!..

      II

      Крыга ее мог уснуть и ворочался на полатях. Мутные мысли неотвязчиво поднимались со дна души и беспокоили.

      Мышь осторжно и трусливо грызла где-то под столом половицу, снежная поземка царапалась в стены и металась со стоном оклсо трубы. Крыга вздохнул и повторзиил вслух.

      – А-их, боже мой! Што же теперь делать-то… а?..

      В насторожившейся тишине внятно и жутко был слышен каждый шорох.

      Ребятишки дышали громко и часто, по-детски. Крыга прикрывал глаза опухшими от простуды и мороза веками. Но не спалось, и он поднимая голову, прощупывал беспокойным взглядом слепую темноту и вскрикивал:

      – А-жих, господи милостивый. Ну и жизнь, – притка ее задави!

      Было за полночь, когда он разбудил жену: