Возраст взрыва. Михаил Мамаев

маев

      Возраст взрыва

      Сборник стихов, Москва, 1988

      ПРЕДИСЛОВИЕ

      Представьте себе фантастическую ситуацию: молодой человек, который не имеет ни малейшего представления о том, что такое легкая атлетика и тем более что такое прыжки в высоту, пришел на стадион. И ребята, его знакомые, которые знают, что такое легкая атлетика и что такое прыжки в высоту, спрашивают его ради хохмы:

      – А смог бы перепрыгнуть планку на высоте 2 м 50 см?

      – Надо попробовать, – отвечает наш герой. Цель шутки достигнута, все смеются, а кто-то снисходительно замечает незадачливому юноше:

      – Дурачок, это же выше мирового рекорда. Никто в мире так высоко еще не прыгал!

      Но вместо краски на лице и прочих проявлений неловкости молодой человек неожиданно для всех воодушевляется:

      – Ну что ж, ребята, тем интересней. Надо попробовать. Где тут у вас раздевалка?

      Наивен? Смешон? Самонадеян? Нелеп? Как часто нас награждали и награждают этими эпитетами в семнадцать. И все-таки мне кажется, что именно этот молодой человек больше всего соответствует своему возрасту – возрасту осознания себя расширяющейся Вселенной, набухшей почкой, готовой выстрелить в небо, когда кажется, что способен перевернуть мир, возрасту взрыва. По-моему, настоящая молодая поэзия та, в которой постоянно присутствует, прежде всего, ощущение этой экстремальной ситуации, когда думаешь не о том, насколько причудливы у тебя формы листьев, а как бы поаккуратнее пробить потолок и не повредить фундамент здания, если места в цветочном горшке на подоконнике окончательно не будет хватать.

      Говорят, нужно быть молодым душой в любом возрасте. Есть и другая точка зрения. Перефразируя поэта, нелепо ждать от яблони цветенья осенью, если она не расцвела весной. Осень – время плодов. Каждому возрасту свое. И мне часто не дает покоя вопрос: насколько полно использую возможности, дающиеся природой на двадцатилетнем возрастном рубеже, как их полнее раскрыть?

      Время определяет если не все, то многое. Все младенцы поразительно похожи: и Коля с Машей, и желуди, и семена подсолнуха. Только время решит, кто превратится в мощный, бесшабашный дубище, удерживающий землю в корнях, как в ладони, кто погибнет с приходом первых холодов. Но каждый так или иначе дает миру кислород и этим оправдывает свое существование. Так и в поэзии. Естественно желание дорасти до размеров, когда молнии становятся продолжением твоих ветвей. Но это может оказаться реальностью много позже и лишь при условии, если ты с самого первого листика помогал планете дышать.

      Нужно быть сверхидеалистом, чтобы в наше время полагать, что вот, мол, подул свежий ветер перемен, и интерес к поэзии сразу пойдет на подъем, как в шестидесятые. Но без стремления к этому, по моему, глупо было бы писать.

      Более того, думаю, что поэзия сегодня должна быть активной и наступательной, как никогда, сама идти к читателю. Слово не реабилитирует себя, пока не реабилитирует себя человек. Чтобы люди снова поверили печатному слова, книжной исповеди, они должны сначала поверить друг другу, а это невозможно без создания атмосферы исповедальности, главную скрипку в которой должны сыграть новые поэты, шагнувшие на старые, запылившиеся за тридцать лет поэтические эстрады.

      Но нельзя забывать и другое. Сегодня поэзия выходит на иной качественный виток, пытается глубже проникнуть в языковую и звуковую, музыкальную стихию. Говорить о самом насущном – как было, так и остается, по-моему, ее главной задачей. Но хочется, как говорится, не только вырабатывать кислород, но и молнии ветвями ловить, иными словами, дорасти до своей интонации, своего лица, своего поэтического голоса, «взорваться с толком».

      * * *

      В мой век не все о веке спето.

      Как ни велик инфантилизм,

      Двадцатилетние поэты

      в России не перевелись!

      Мне двадцать – это возраст взрыва!

      Когда кричащие сердца

      как обнаженные нарывы:

      уже есть голос – нет лица.

      Быть может, вечный спор с отцами,

      чутье на каждый их огрех

      толкает юность к отрицанью

      единым махом истин всех?

      А юный мозг, он может столько!

      Но гибнет возле малых дел.

      Как я хочу взорваться с толком,

      чтоб наш корабль вперед летел!

      У МОГИЛЫ НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА

      Моему деду, пропавшему без вести в боях под Москвой, посвящается.

      Пришел к кремлю.

      Был день седой и мокрый.

      Устав от гроз, тепла ждала земля.

      Вдруг защемило сердце:

      «Это ж дед мой

      закопан под стеной кремля!»

      Вдруг услыхал,

      как, не жале глотки,

      дед крикнул, наземь падая:

      – В ата…!

      И