Смерть осторожного человека. Рэй Брэдбери

p>

      И так продолжается с тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать. Сейчас тебе двадцать пять, но по-прежнему хватает четырех часов сна.

      В твоем доме очень мало стеклянных предметов. Ты бреешься электрической бритвой, потому что безопасной иногда можно порезаться, а ты не можешь себе такого позволить.

      Ты гемофилик. Если у тебя начинает течь кровь, ее не остановить. Таким же был твой отец, хотя для тебя он был всего лишь пугающим примером: однажды он порезал палец, порез был довольно глубокий, и отец умер по дороге в больницу от потери крови. В твоем роду по линии матери тоже были гемофилики, именно от них ты и получил эту болезнь.

      В правом внутреннем кармане пиджака ты всегда носишь маленький пузырек с коагулянтом в таблетках. Если порежешься, то немедленно их глотаешь. Коагулянт разносится по твоей кровеносной системе, снабжает ее необходимым для свертывания веществом, и кровотечение останавливается.

      Вот так ты и живешь. Тебе достаточно четырех часов сна, но при этом ты должен держаться подальше от острых предметов. Каждый день твоей жизни почти в два раза длиннее, чем у обычного человека, но вероятная продолжительность твоей жизни коротка, так что, ну не несмешка ли, одно уравновешивает другое.

      До прихода утреннего почтальона еще уйма времени. Поэтому ты садишься за пишущую машинку и настукиваешь четыре тысячи слов. Ровно в девять, когда перед входной дверью щелкает крышка почтового ящика, ты собираешь в стопку отпечатанные листы, соединяешь их скрепкой, проверяешь копию, сделанную под копирку, и кладешь листы в папку под заголовком «РОМАН В РАБОТЕ». Потом, закурив сигарету, выходишь забрать почту.

      Вынимаешь из ящика письма. Чек на триста долларов от большого журнала, два отказа из мелких издательств и маленькая картонная коробочка, перевязанная зеленой бечевкой.

      Перетасовав еще раз письма, ты обращаешь внимание на коробку, развязываешь ее, открываешь крышку, запускаешь внутрь руку и достаешь оттуда какой-то предмет.

      – Черт!

      Роняешь коробку. Живой ручеек брызжущей крови растекается по пальцам. Что-то блестящее молнией взметнулось в воздух. Металлическая пружина – понимаешь ты со стоном.

      Кровь плавно и быстро вытекает из раненой руки. Несколько мгновений ты неотрывно смотришь на нее, потом на острый предмет, лежащий на полу, – маленькую хитроумную штучку с бритвой, вделанной в закрученную и сжатую под крышкой пружину; ты открыл ловушку, и она застигла тебя врасплох!

      Весь дрожа, ты торопливо засовываешь руку в карман, пачкая всего себя кровью, достаешь флакон с таблетками и глотаешь несколько штук.

      Затем, пока кровь не свернулась, оборачиваешь руку платком, осторожно поднимаешь с пола штуковину и кладешь ее на стол.

      Минут с десять ты разглядываешь ее, потом садишься, неловким жестом закуриваешь сигарету, твои веки нервно трепещут, перед глазами то плывут, то вновь обретают форму находящиеся в комнате предметы, и наконец приходит ответ:

      …Кому-то я не нравлюсь… Кому-то я очень не нравлюсь…

      Звонит телефон. Ты поднимаешь трубку.

      – Дуглас слушает.

      – Привет, Роб. Это Джерри.

      – Привет, Джерри.

      – Как дела, Роб?

      – Бледен и весь дрожу.

      – Что такое?

      – Кто-то прислал мне бритву в коробочке.

      – Брось шутки.

      – Я серьезно. Только тебе это вряд ли будет интересно.

      – А как роман, Роб?

      – Я его никогда не закончу, если мне будут присылать по почте острые предметы. Боюсь, в следующей посылке я обнаружу граненую шведскую вазу. Или ящик фокусника с огромным складным зеркалом.

      – Голос у тебя какой-то странный, – говорит Джерри.

      – Не мудрено. Что касается романа, Джеральд, он продвигается семимильными шагами. Я только что выдал на-гора еще четыре тысячи слов. В этой сцене я описал страстную любовь Энн Дж. Энтони к мистеру Майклу М. Хорну.

      – Нарываешься на неприятности, Роб.

      – Минуту назад я пришел к такому же выводу.

      Джерри что-то бормочет.

      – Майк не сможет мне помешать, Джерри, никак, – продолжаешь ты. – И Энн тоже. В конце концов, мы с ней когда-то были помолвлены. Еще до того, как я узнал, чем они занимались. Про вечеринки, которые они устраивали, про шприцы с морфием, которыми они потчевали гостей.

      – И все же они могут попытаться как-нибудь помешать выходу книги.

      – Ты прав. Уже попытались. Эта коробка, присланная по почте. Ну, может, это и не они сделали, а кто-то другой из тех, кого я упоминаю в романе, возможно, они что-то прознали.

      – Ты в последнее время говорил с Энн? – спрашивает Джерри.

      – Да, – отвечаешь ты.

      – И она по-прежнему предпочитает такую жизнь?

      – Чистое безумие, а не жизнь. Когда принимаешь наркотики, видишь кучу красивых картинок.

      – Никогда бы про нее такого не подумал;