Ксенотанское зерно. Константин Костинов

между ними лежат такие государства, как королевство Фоллердрахен, славное своей сталью, маленькое баронство Кнебель, известное своими плотниками, прославленное своими медными рудниками маркграфство Штиппе, а также герцогство Цвек, в котором делают знаменитые двери из не менее знаменитого дуба, который…

      Постойте, о чем это я? Ах да…

      Так вот, в деревушке Черный Холм жил старик-крестьянин по имени Ганс. Жил не сказать, чтобы плохо, для труженика нет ничего невозможного. Пахал землю, продавал зерно на ярмарках. Отремонтировал и запустил старую мельницу, которая вот уже несколько десятков лет стояла заброшенная. Высадил чудесный яблоневый сад. Построил дом – высокий, трехэтажный, где стены и потолок были исчерчены темными балками. Благо, есть кому жить в этом доме.

      Было у старика Ганса три сына. Все три как на подбор, каждым крестьянин гордился. Каждому есть что оставить в наследство.

      Да вот только не всем удается дожить до девяноста лет. Вот и Гансу не удалось: всего шестьдесят восемь, а смерть уже на пороге.

      Старый Ганс приоткрыл глаза – в последний раз взглянуть на небо. Его кровать стояла во дворе: два старших сына только что вынесли ее, чтобы отец отходил в мир иной не в темной и душной комнате, а на свету и свежем воздухе.

      – Иоганн… Ты здесь… – проскрипел старик.

      – Здесь, отец, здесь. – Старший сын крепко держал за руку беременную жену.

      – Фриц…

      – И я здесь. – Средний стряхивал мучную пыль: пшеницу деревенские жители уже сжали, обмолотили и теперь возили зерно на мельницу.

      – Якоб… Якоб…

      – Якоб в поле, отец. За ним уже послали.

      Да, конечно, тяжелобольной в доме – очень плохо. Однако работа в деревне продолжается, и коров в поле гнать кому-то надо. Да и сидеть днями у постели отца, ожидая, когда же тот наконец испустит дух, оно как-то…

      Младший сын Якоб лежал в тени прибрежной ракиты и смотрел, как облачка плывут по небу, медленно-медленно. День был тихий.

      В полдень уже жарко, и коровы потянулись к реке, чтобы напиться. Пастух повесил кнут на торчащий сучок и прилег отдохнуть.

      Было Якобу всего-то семнадцать лет, и отец уже давно мучил его вопросом, когда же наконец его младший женится. Когда да когда… Ну куда торопиться? Отец хотел наследников? Так вон у Иоганна жена уже вторым беременна, Фриц всего месяц как женился, того и гляди, скоро и у него сыночек появится. А Якобу торопиться некуда. Тем более что он еще… как бы… не очень точно знает, что делать с молодой женой, когда она наконец заведется.

      Нет, общее направление Якобу было известно, все-таки в деревне живет, но вот опыта было мало. Очень мало. Да что там, вообще не было. Обходили Якоба девушки. И чего им, спрашивается, надо? Вроде не урод. Можно даже сказать, красавец.

      Парень прополз на животе по толстому стволу, склонившемуся над рекой, и посмотрел на свое отражение.

      Из воды на него глядело круглое, как лепешка, лицо, с большими глазами, чуть прикрытыми набухшими веками. Нос-картофелина, уши-лопухи, толстые губы, низкий лоб, к которому прилипли колечки волос… И все это бледно-зеленого цвета.

      – А ну, кыш! – Якоб махнул кулаком. Русалка обиженно булькнула и ушла в глубину.

      Жил здесь речной народ, вон там, в омуте под старой корягой. Две взрослые русалки и три молодые, совсем девчонки. Местные их не трогали: что в русалках опасного? Ну, утащит на дно, ну, утопит. Ну, сделают они из тебя рагу под жабьей икрой, ну и все. Тут главное – осторожность соблюдать: ночью к реке не подходить, пьяным да голым не купаться, если ты рыжий – всегда на шее козье копытце носи, когда к воде приближаешься, а если сапожник, то дубовый желудь. Все просто.

      – Ах ты… – Якоб вскочил и начал отплевываться: мстительная русалка подкралась к задумавшемуся парню и ловко плюнула тому в рот струей пахнущей болотом и тиной воды.

      – Якоб! Яко-об!

      На склоне холма мелькало белое платье: к парню бежала Хильда, соседская девчонка. Вот хоть ее возьми: сколько Якоб с ней разговаривал, пряниками угощал, а она только смеется да уворачивается. Говорит, муж мой будет только солидным да богатым, а не молодым парнишкой, у которого всего и имущества, что папенька подарил.

      – Якоб, ты что тут делаешь? – Девчонка с подозрением взглянула на мокрую рубаху.

      – Да я… это… с русалкой…

      – Некогда веселиться. Отец твой умирает, к себе зовет. Наследство будет делить.

      Умирает? Якоб сорвался с места.

      – Яко-об! – крикнула ему вслед Хильда. – Ты смотри, если наследство будет хорошее, я за тебя пойду-у!

      Нашла время.

      – Дети мои… – Отец осмотрел запыхавшегося Якоба и удовлетворенно закрыл глаза. – В наследство вам оставляю я… А где священник?

      Якоб посмотрел на Фрица, Фриц – на Иоганна, тот оглядел двор. Священника не было.

      – Вы что, не позвали священника? Иди… – Ганс закашлялся. – Идите за ним, бегом…

      Через пять минут во дворе были