Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях. Александр Пушкин

лится на поля,

      Вся белешенька земля.

      Девять месяцев проходит,

      С поля глаз она не сводит.

      Вот в сочельник в самый, в ночь

      Бог дает царице дочь.

      Рано утром гость желанный,

      День и ночь так долго жданный,

      Издалеча наконец

      Воротился царь-отец.

      На него она взглянула,

      Тяжелешенько вздохнула,

      Восхищенья не снесла

      И к обедне умерла.

      Долго царь был неутешен,

      Но как быть? и он был грешен;

      Год прошел, как сон пустой,

      Царь женился на другой.

      Правду молвить, молодица

      Уж и впрямь была царица:

      Высока, стройна, бела,

      И умом и всем взяла;

      Но зато горда, ломлива,

      Своенравна и ревнива.

      Ей в приданое дано

      Было зеркальце одно;

      Свойство зеркальце имело:

      Говорить оно умело.

      С ним одним она была

      Добродушна, весела,

      С ним приветливо шутила

      И, красуясь, говорила:

      «Свет мой, зеркальце! Скажи

      Да всю правду доложи:

      Я ль на свете всех милее,

      Всех румяней и белее?»

      И ей зеркальце в ответ:

      «Ты, конечно, спору нет;

      Ты, царица, всех милее,

      Всех румяней и белее».

      И царица хохотать,

      И плечами пожимать,

      И подмигивать глазами,

      И прищелкивать перстами,

      И вертеться подбочась,

      Гордо в зеркальце глядясь.

      Но царевна молодая,

      Тихомолком расцветая,

      Между тем росла, росла,

      Поднялась – и расцвела,

      Белолица, черноброва,

      Нраву кроткого такого.

      И жених сыскался ей,

      Королевич Елисей.

      Сват приехал, царь дал слово,

      А приданое готово:

      Семь торговых городов

      Да сто сорок теремов.

      На девичник собираясь,

      Вот царица, наряжаясь

      Перед зеркальцем своим,

      Перемолвилася с ним:

      «Я ль, скажи мне, всех милее,

      Всех румяней и белее?»

      Что же зеркальце в ответ?

      «Ты прекрасна, спору нет;

      Но царевна всех милее,

      Всех румяней и белее».

      Как царица отпрыгнет,

      Да как ручку замахнет,

      Да по зеркальцу как хлопнет,

      Каблучком-то как притопнет!..

      «Ах ты, мерзкое стекло!

      Это врешь ты мне назло.

      Как тягаться ей со мною?

      Я в ней дурь-то успокою.

      Вишь какая подросла!

      И не диво, что бела:

      Мать брюхатая сидела

      Да на снег лишь и глядела!

      Но скажи: как можно ей

      Быть во всем меня милей?

      Признавайся: всех я краше.

      Обойди все царство наше,

      Хоть весь мир; мне ровной нет.

      Так ли?» Зеркальце в ответ:

      «А царевна все ж милее,

      Все ж румяней и белее».

      Делать нечего. Она,

      Черной зависти полна,

      Бросив зеркальце под лавку,

      Позвала к себе Чернавку

      И наказывает ей,

      Сенной девушке своей,

      Весть царевну в глушь лесную

      И, связав ее, живую

      Под сосной оставить там

      На съедение волкам.

      Черт ли сладит с бабой гневной?

      Спорить нечего. С царевной

      Вот Чернавка в лес пошла

      И в такую даль свела,

      Что царевна догадалась,

      И до смерти испугалась,

      И взмолилась: «Жизнь моя!

      В чем, скажи, виновна я?

      Не губи меня, девица!

      А как буду я царица,

      Я пожалую тебя».

      Та, в душе ее любя,

      Не убила, не связала,

      Отпустила и сказала:

      «Не кручинься, бог с тобой».

      А сама пришла домой.

      «Что? – сказала ей царица, —

      Где красавица-девица?»

      – «Там, в лесу, стоит одна,

      Отвечает ей она, —

      Крепко